«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

Тут важно подчеркнуть, что все подписи сочинены Гаварни, только им одним от первого до последнего слова. Изобретать, придумывать их самостоятельно было для него делом чести, предметом некоей кокетливой гордости. Те фразы, которые долетали до его слуха, – а среди них частенько случались прелестные, – он охотно пересказывал, но не использовал. Понятно, что соавторов в сочинении подписей у него не было. Прочтя однажды в некоей газетке, что подписи для него сочиняли Теофиль Готье, Альфонс Карр и прочие, он сказал нам: «Правда заключается вот в чем: из всех подписей к моим литографиям только две сочинены не мной. Одна принадлежит Карру. На картинке изображены два студента, совершающие свой туалет; внизу Карр приписал: „Орест и Пилад охотно отдали бы жизнь один за другого; но, имей они на двоих только один таз и один кувшин с водой, дело бы наверняка кончилось ссорой“[241]. Другую сочинил Форг[242]. <…> И еще Филипон приложил руку к нескольким подписям в моей серии „За кулисами“. Вот и все».

Однажды вечером мы обсуждали с Гаварни его подписи и спросили, откуда они берутся. «Приходят сами собой, – ответил он. – Я рисую на камне, не думая о подписи, а мои персонажи мне ее подсказывают… Порой на это требуется время… Вот эти, например, пока молчат». И он указал нам на молчунов – литографские камни, прислоненные к стене.

Эти слова Гаварни, которые мы уже приводили в книге «С натуры», процитировал г-н Сент-Бёв в статье о Гаварни в «Новых понедельниках»[243]; г-н Ириарт, обнаружив, что у Гаварни имелись подписи неизданные, то есть приготовленные заранее, вступил в спор с г-ном Сент-Бёвом; г-н Ириарт утверждает, что г-н Сент-Бёв принял исключение за правило и что на самом деле подпись у Гаварни предшествовала рисунку[244]. Нашему милейшему оппоненту, с которым мы никак не можем согласиться, мы напомним другое признание Гаварни, которые приведем слово в слово: «Я стараюсь изображать в своих литографиях человечков, которые мне что-то говорят. Они подсказывают мне подпись под изображением. Именно поэтому зрители находят, что их действия и жесты показаны очень точно. Они со мной разговаривают, мне диктуют. Случается, что я расспрашиваю их очень долго, так в конце концов рождаются мои самые лучшие, самые забавные подписи. Если мне приходится изготовлять рисунок, когда подписи уже готова, дело идет очень тяжело, я устаю, и результат всегда выходит хуже: обычно подписи вырастают под моим карандашом помимо моей воли и без всякой подготовки» [Goncourt 1873: 270–275].