Мысль о том, что именно Гаварни «узаконил» существование лоретки, следом за Готье повторяли многие из тех, кто писал об этом рисовальщике. Бодлер в статье «О некоторых французских карикатуристах» (1857) признает:
Гаварни <…> увлекаемый воображением литератора, сочиняет по крайней мере столько же, сколько видит, и по этой причине сам оказывает немалое влияние на нравы. В свое время Поль де Кок создал Гризетку – Гаварни создал Лоретку; и подобно тому, как многие стараются походить на картинки из журналов мод, иные из девушек такого пошиба, подражая Лоретке, усвоили более изящные манеры, а молодежь Латинского квартала невольно стала подделываться под студиозусов, изображенных Гаварни [Бодлер 1986: 169].
Жюль Жанен в послесловии к первому десятку литографий Гаварни в сборнике «С натуры» пишет: «Гаварни – изобретатель лоретки и ее поручитель; он ее изобрел, окрестил, умыл и украсил так, что любо-дорого смотреть» [Gavarni 1858: Dizain 1, 4].
Наконец, Шанфлери в «Истории современной карикатуры» утверждает, что Гаварни оказывал «формообразующее» влияние не только на лореток, но и на всех современных ему модников и модниц: «Светские дамы и денди подражали позам героев Гаварни. Его острый ум плодил учеников, и не одна актриса изучала французский язык по его подписям» [Champfleury 1865: 302].
Заметим, что Шанфлери говорит о влиянии не только визуального, но и вербального ряда, не только литографий, но и подписей под ними. Своеобразие этих подписей именно под литографиями Гаварни замечали не все. Например, такой в общем чуткий и осведомленный наблюдатель парижской жизни, как П. В. Анненков, писал в 1843 году:
…во всех театрах заметно
Очевидно, что Анненков не делает разницы между Гаварни и другими рисовальщиками. Меж тем более внимательные наблюдатели эту разницу ощущали, хотя и не всегда ставили ее в плюс Гаварни. Приведу мнение Бодлера из уже цитировавшейся статьи 1857 года «О некоторых французских карикатуристах»:
Снимите подписи у литографий Домье, и они останутся столь же ясными и полноценными. Совсем не то у Гаварни: у него равно важны и то, и другое, и рисунок, и подпись. <…> Приведу хотя бы один пример из целой тысячи: стройная красотка с презрительной миной смотрит на юношу, с мольбой протягивающего к ней руки. «Подарите мне поцелуй, сударыня, ну хоть один, из милосердия!» – «Приходите вечером, сегодняшнее утро уже обещано Вашему отцу» <…> Заметьте, кстати, что самое интересное – подпись, рисунок сам по себе не мог бы передать все, что задумал художник [Бодлер 1986: 168–169].
Бодлер отмечает важность подписей Гаварни, но не вполне ее одобряет, поскольку, по его мнению, слово здесь занимает непропорциально большое место. Иначе оценивал ситуацию Готье, настаивавший на том, что у Гаварни изображение и текст неотделимы одно от другого: