«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

Прюдом сделался так популярен, что впоследствии ему стали нередко приписывать фразы, которые Монье сочинил вне связи с ним. Вот один из примеров. Бальзак закончил свой трактат «О походке» (1833) упоминанием «изумительного тупицы, в уста которого Анри Монье вложил великую истину: „Человек без общества есть человек одинокий!“» [Бальзак 1995: 284]. Принято считать, что это мысль Жозефа Прюдома («изумительного тупицы»), почерпнутая из «Народных сцен»[298]. Однако на самом деле это подпись к карикатуре Монье «Зеваки» (1830), где эту мудрость изрекает некий господин Куртен, философ того же масштаба, что и Прюдом. Ссылка на Монье, а именно на «утешительные слова, которыми один из остроумнейших наших карикатуристов закончил одну из своих сценок: „Человек несовершенен!“», присутствует и в финале бальзаковской «Физиологии брака» [Бальзак 2017а: 460–461]. Правда, Монье здесь не назван по имени, однако, поскольку словом «сценка» я перевела французское charge, которое в бальзаковском употреблении означало карикатуру не только рисованную (как русский «шарж»), но и словесную, нет сомнений, что имеется в виду именно он; ведь в проспекте новой газеты «Карикатура» Бальзак в качестве примера материалов для рубрики «Charges» привел не что иное, как «шутовскую, но зачастую и глубокую литературу, о которой дают представление „Народные сцены“ Анри Монье» [Balzac 1996: 798]. Так вот, эта самая «мудрость» («Человек несовершенен!») в самом деле была напечатана в тексте Монье – однако через 10 лет после выхода «Физиологии брака», в 1839 году [Monnier 1839: 48]. По-видимому, Бальзак, многократно видевший, как Монье исполняет свои импровизации в обществе друзей, процитировал ее «со слуха»[299].

Отдельные фразы, сочиненные Монье, мгновенно становились популярны. Однако следует подчеркнуть, что, согласно свидетельству двух незаурядных современников, обнародованному с разницей в два с половиной десятка лет, оценить по достоинству юмор Монье были способны только знатоки, тонкие ценители.

Бальзак 31 мая 1832 года поместил в газете «Карикатура» рецензию без подписи на альбом литографий Монье «Отдохновения» («Récréations»), где писал:

Монье обращается ко всем людям, которые достаточно сильны и могущественны, чтобы видеть дальше остальных, чтобы презирать остальных, чтобы никогда не превращаться в буржуа, наконец, всем тем, кто не боится испытать разочарование, ибо Монье внушает именно это чувство. Такие люди редки, и чем больше вырастает Монье, тем менее популярным он делается. Он получает самые лестные оценки от тех, кто влияет на общественное мнение, но само общественное мнение – ребенок, которого предстоит воспитывать еще очень долго и весьма дорогой ценой [Balzac 1996: 851].

А Теофиль Готье в 1855 году утверждал, что Прюдома в исполнении Монье могла оценить только

особая публика, состоящая из художников и знатоков: игра Монье слишком тонкая, слишком достоверная, слишком натуральная, чтобы позабавить толпу. Прюдомы в зале удивляются, видя, что кто-то смеется над Прюдомом на сцене: они сами исповедуют подобные идеи, они сами изъясняются подобным образом и не понимают, как можно счесть все это смешным [Gautier 1855: 2].

В «Романе в привратницкой» Жозеф Прюдом, как уже было сказано, еще не солирует, но общая установка на словесную игру и доведение обычных фраз и ситуаций до абсурда присутствует в этой пьесе и помимо Прюдома. Упомяну хотя бы знаменитый чай, который одна из героинь «взбивает, взбивает», но, не находя в нем ни вкуса, ни запаха, решает его усовершенствовать: «Ну, я прибавила немного вина, немного кофе… огурчик положила, горчицы, телятинки, компоту подлила, потом еще половинку пряника, пару редисок, соли с перцем; взбиваю, взбиваю; еще лук-шалот; взбиваю: получилось пюре». Это комическое нагнетание несуразных ингредиентов – не столько точная копия действительности, сколько бенефис актера-импровизатора, смакующего все более и более абсурдные детали.