«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

Грустно и удивительно видеть, как французская нация, прославленная своей утонченностью, забавляется шутками беглых каторжников. Тут вы замечаете, что больше не знаете ни одного слова этого прекрасного французского языка, так замечательно устроенного и так замечательно звучащего. Это уже не язык, это чудовищный жаргон, это арго, рожденное на рынках и перекрестках [Janin 1843: 173].

Подход Монье совсем иной; как справедливо отмечает новейший исследователь его творчества [Saïdah 2003: 463], Монье не философ, не визионер и даже не сатирик, а юморист; он не бичует пороки общества, а насмехается над забавными недостатками посредственных людишек, которые населяют «антигероический» мир и повторяют одни и те же клише. Причем многие из тех абсурдных глупостей, которые изрекают его персонажи, слишком талантливы и остроумны, чтобы быть простыми зарисовками с натуры. Перед нами – своего рода эстетизация глупости, бывшая довольно распространенной во французской литературе 1830‐х годов; см. хотя бы очерки «Парижские беотийцы» и «Мода в Париже», вошедшие в уже упоминавшуюся «Книгу Ста и одного» [Мильчина 2019а: 388–436, 577–592]. Совместное чтение книг и/или газет – тоже устойчивый мотив очерков о привратниках и привратницах, но под язвительным пером Монье и роман Дюкре-Дюминиля, сам по себе богатый высокопарными восклицаниями и велеречивыми описаниями, превращается в образец бессмыслицы (Монье не столько цитирует его, сколько остроумно пародирует манеру романиста)[292].

Именно игра с устойчивыми формами языка и теми изменениями, какие они претерпевают в устах глупцов, привлекла к Монье внимание прославленных писателей последующих поколений.

Одно из самых знаменитых созданий Монье – фигура напыщенного преподавателя каллиграфии Жозефа Прюдома, выведенного впервые именно в «Народных сценах». В этом персонаже насмешка над парижским буржуа смешана с самоиронией: в 1842 году Монье нарисовал пером и акварелью свой «Автопортрет в виде господина Прюдома», в 1870 году позировал в этом образе фотографу Этьенну Каржа, а в 1857 году выпустил собственные воспоминания под названием «Мемуары господина Жозефа Прюдома». Об этом отождествлении автора с персонажем Теофиль Готье писал, что «сам Монье по мере того, как жил со своим созданием, усвоил себе его повадки, его позы, его интонации и его фразеологию, и нередко в самый остроумный монолог он на полном серьезе вставляет витиеватую фразу в духе Жозефа Прюдома, а сочиняя письмо, ставит под ним торжественный росчерк учителя каллиграфии, придуманный некогда для своего героя» [Gautier 1855: 2]. Монье, актер и мистификатор, нередко «с флегматической иронией» сам произносил монологи от лица своего героя; один из них воспроизвел лично знавший его писатель Шанфлери:

С некоторых пор я слегка охладел к монархии, – возвещал Анри Монье тоном господина Прюдома, – всему виной преступная снисходительность Людовика XVI, согласившегося взойти на революционный эшафот; ведь, ступив на первую его ступень, он, можно сказать, освятил своим примером все злоупотребления Террора [Champfleury 1879: 157].