«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода

До сей поры мы видели очень мало литераторов, занимающихся живописью, и очень мало художников, занимающихся литературой; отчего же, коль скоро наблюдения у них сходные, не попробовать себя в обоих этих родах деятельности? Сколько раз великим французским и иностранным писателям случалось призывать на помощь художников, которые превосходно изобразили кистью ту сцену, какую они собирались описать словами, превосходно передали то ощущение, какое они хотели внушить читателю. Разве Вальтер Скотт то и дело не упоминает полотна Уилки, Аллена[286] или Рембрандта? [Monnier 1830: VIII–IX].

Более того, Монье указывает на те преимущества, какие литератор имеет перед художником[287]:

Живописец может изобразить на полотне лишь одну сцену, одно мгновение; ему неподвластны события прошлого, порой он напоминает о них с помощью некоторых второстепенных деталей, но чаще всего эти средства оказываются совершенно беспомощными. Хогарт, первый художник-философ Англии, в своей «Жизни распутника» показал существование своего героя от колыбели до виселицы. Но для этого ему пришлось нарисовать целую серию картин, ибо в одной композиции он все это уместить не смог. <…> Какое тесное родство связует наброски из жизни общества, сделанные господином Скрибом и господином Орасом Верне, какое большое сходство существует между столь простодушными и одновременно столь остроумными литографиями господ Шарле, Эжена Лами, Белланже, Гренье, Декана, Гранвиля, Пигаля и пьесами, идущими в Гимназии и Варьете[288]. Ut pictura poesis[289], никогда еще эта поговорка не оправдывалась так полно.

Автор, сам художник, смеет надеяться, что собратья последуют его примеру, что литераторы отправятся в мастерские художников учиться обращению с палитрой, а художники попросят литераторов помочь им собраться с мыслями. Недаром ведь художники, только что нами перечисленные, выставили внизу своих композиций фразы всегда прелестные, а порой возвышенные. Как жаль, что фразы эти не получили продолжения. Поступать так – все равно что показать любителю драгоценную картину, закрыв две ее трети занавеской [Monnier 1830: IX–Х, XII–XIII].

Впрочем, «паритет» между художником и литератором в «Народных сценах» соблюсти не удалось; художник совершенно стушевался перед литератором и ограничился заставками перед каждой пьесой: гравированные портреты персонажей (в частности, действующих лиц «Романа в привратницкой») появились в книге только в издании 1864 года, причем они существенно уступают в яркости портретам словесным. Ален-Мари Басси высказал даже (вслед за Теофилем Готье, который писал об этом уже в статье 1855 года [Gautier 1855: 1]) мысль, что скетчи Монье – это своего рода цепь подписей к отсутствующим картинкам [Bassy 2005: 120]. Однако тексты Монье, во всяком случае в «Романе в привратницкой», это нечто большее и более интересное, чем просто подписи. И не только потому, что они более пространны, чем обычные подписи, часто появлявшиеся под французскими карикатурами и литографиями 1830–1840‐х годов.