С Корниловским конным

Я удивленно смотрю в полутьме на этого богатыря-офи-цера в погонах есаула и улавливаю что-то знакомое; и, уловив, — радостно жму, трясу его руку. Это бьих знаменитый Михаил Казанов*, бывший в лагерях 1914 г. хорунжим 1-ш Черноморского полка, а сейчас он есаул и помощник командира 1-го Кавказского полка. Мы не виделись с ним более 4 лет. Но как он возмужал! По разговору с ним Арфено-ва, я вижу, что Казанов — опора всего полка. Здесь я приведу слова Бабиева, его друга, его двойника по молодецким казачьим пирушкам еще в мирное время (они были тогда одной дивизии):

— Я боюсь этого черта! — как-то сказал Бабиев мне. — Ведь он может пырнуть и кинжалом!

Да, Казанов был иного сорта молодец и орел, чем Бабиев. Такова наша Кубань, рождающая своих казачьих богатырей.

Арфенов и Казанов смеются, что я не вовремя прибыл с полком, так как «расширения плацдарма» не будет, пото-

му что — батальон пластунов отказался выступить за Ма-ныч, о чем они получили сообщение от самого генерала Бабиева, немедленно же, по телефону. Через сутки Корниловскому полку приказано было вернуться назад, в село Дивное. Ко мне немедленно же прибыл Бабиев и рассказал о пластунах так: «Командир пластунской бригады генерал Ходкевич прибыл и доложил о нежелании батальона идти за Маныч. Я выехал к батальону сам, верхом, уверенный, что заставлю их исполнить боевой приказ. На мое приветствие батальон ответил дружно, хорошо. Ну, думаю, — я их сломаю...

— Почему не идете? — выкрикнул им.

Все молчат.

— Выходи вперед и говори причину! — грозно говорю им. Но никто не выходит. Вдруг из задних рядов слышу голоса:

— Нэ пидэмо за Манычь!.. Будэмо тут дэржаты гряныцю!

Я резко выругал их, как слышу новые слова:

— Та якы мы доброволци!.. Мы вси абылызовани (мобилизованы)!

Я вижу, что дело плохо и мои слова не подействуют... значит, нужно принять другие, более суровые меры. Твой полк был в версте от нас. И я думал, Джембулат, — вернуть полк, да... из пулеметов по ним! А потом подумал — а вдруг и мой Корниловский полк откажется... откажется стрелять по своим, то что тогда может быть? Я испугался и не вернул полк. Ну, а по-твоему, — пошел бы полк против своих пластунов?»

— Думаю, что нет... — отвечаю ему. — Против своих казаков — это было бы очень опасное распоряжение, — добавил я.

— Я и сам это думал... почему и не прибег к этому, — закончил спокойно, но грустно молодецкий генерал Бабиев; большой казак.

Этот жуткий случай с батальоном храбрых пластунов, как неповиновение боевому приказу — надо объяснить, первым долгом, боевой усталостью и «казачьим одиночеством» на этом Манычском фронте. Дивизия генерала Бабие-

ва и бригада пластунов генерала Ходкевича входили здесь в состав 2-го Кубанского казачьего корпуса генерала Ула-гая. От 2-й Кубанской казачьей дивизии, входившей в этот корпус, — восточнее нас по Манычу — было только два полка: 1-й Полтавский и 2-й Кавказский (бывший 4-й Сводно-Кубанский). Значит — здесь по Манычу, в крестьянской Ставропольской губернии, воевали против красных семь кубанских конных полков с артиллерией, четыре батальона кубанских пластунов и... ни одного русского солдата, вернее — ни одного солдата-крестьянина своей же Ставропольской губернии. Надо точно сказать, что громаднейшее большинство ставропольских крестьян-земледельцев, будь то и богатые — сочувствовали советской красной армии.

И казаки, живя в крестьянских хатах, конечно, видели недоброжелательное отношение крестьян к себе. И то, что мужик не мог сказать квартиранту-офицеру, — он мог сказать казаку. Ставропольские крестьяне определенно были настроены против казаков. Они, может быть, и не были большевиками, так как жили богато, вольготно, и революция к их богатству дала еще и «необязательность перед государством». Паши землю, сей, убирай плоды ее, ешь, пей и... никаких обязанностей ни перед кем. Это ли не прелесть для них от революции! Здесь долго оперировала мужичья Таманская красная армия и всех мобилизовала в свою кастовую рабоче-крестьянскую армию, сражавшуюся против «кадет», т. е. против офицеров и казаков. Знаменитая красная 39-я пехотная дивизия, состоявшая в своем большинстве из солдат Ставропольской губернии, свой «революционно-насильственный стяг» жестоко пронесла по Кубанской области. И обогатилась. И насладилась жизнью в богатых казачьих станицах. И насладилась слезами и кровью казачьего населения... А теперь, сюда, к ним пришли казаки и... объедают их.

Ставропольские крестьяне совершенно не хотели «белой власти», а тем более идти воевать против своей «рабоче-крестьянской» власти. И казаки это отлично видели, знали. И уставшие и одинокие здесь — они согласны были «дэржаты граныцю тикы по Манычу...»

Конечно, это было их глубокое заблуждение. Но тогда не понимали этой психологии казака даже многие рядовые офицеры, не говоря уже о высшем командном составе. В этом была главная наша трагедия.

Случаи с Бабиевым...