С Корниловским конным

Все эти молодые казаки, призыва 1919 г., сидели на отличных лошадях, т. е. на таких лошадях, на которых казаки отправлялись на действительную службу при императорской власти. Надо было не только что восторгаться, но надо было удивляться: как в такое смутное время, коща русский крестьянин и рабочий, да и другие слои населения Великой России, психологически стали на сторону красной власти — Кубанское Войско, его станицы, его казачьи семьи на собственный счет шлют конными и вооруженными своих сыновей на фронт, словно по приказу самого Царя, ослушаться которого считалось недопустимым религиозно-государственным мышлением всего казачества. Эта сотня молодых казаков была составлена из Хоперского, Лабин-ского и Уманского полковых округов. Каждому из них шел 21-й год от рождения. Сердце радовалось, смотря на эту бодрую зеленую молодежь. Полк сразу же вырос в своей численности до 400 боевых шашек в строю, не считая пулеметной и других команд полка.

Это пополнение прибыло на Страстной неделе, за несколько дней до Святой Пасхи. С командирами сотен осматриваем и оцениваем лошадей, на предмет вознаграждения семьям, в случае гибели их в боях. В оценке не скупились, так как деньги уже теряли свою ценность. Потом ревниво распределили их по сотням, как не служивших и не обстрелянных или, может быть, очень мало и случайно обстрелянных. И надобно же было случиться, что через несколько дней, в ночь на второй день Святой Пасхи, во время ненужного набега полка на Астраханский мост через Маныч — тяжело раненные и умершие в тот же день два казака были именно из этого пополнения. В боях потери были и сильнее, когда был нужный бой. Но здесь — был набег совершенно ненужный, по капризу штаба. Я остро пережил гибель этих двух молодых казачат, погибших зря.

Из войскового штаба пришло распоряжение: «от каждого полка командировать в Анапу, на пулеметные курсы, по одному офицеру в чине хорунжего и по два младших урядника». Я всегда считался с мнением офицеров полка, когда предстояло хорошее или плохое дело. Я считал, что всякое дело надо обсудить вместе, решить его и потом уже действовать, чтобы каждому было ясно — что и как? В данном случае предстояла очень приятная командировка в тыл. Кого же командировать? Всяк ведь хотел отдыха! К тому же требовался офицер грамотный, как и грамотные урядники. Собрав офицеров и прочтя приказ, спросил: «Кто хочет?»

Все молчат. Молчат не потому, что не хотят, а потому что — ну как это можно изъявить личное желание уехать из полка, из храброго Корниловского конного полка и... в тыл? Ведь за это будет всегдашний укор от других и дружеская насмешка: «A-а... бисова душа!.. На пулымэтни курсы издыв? тикав з хронта?» Так и будут всегда его «тыкать» этим. Все это было далеко до Святой Пасхи.

— Господин есаул! А не лучше ли командировать на курсы Жоржа, после его выздоровления? — прерывает молчание хорунжий Литвиненко. Это он говорит о нашем третьем брате, Георгии, хорунжем, который находился на Кубани после тяжелого ранения.

Я всегда был щепетильный, когда дело касалось этики. В данном случае, командировать на курсы своего родного брата — я запротестовал. Но, к моему удивлению, — все громко поддержали мнение Литвиненко, как лучший выход из положения, и я согласился. Из урядников был командирован Макаренко*.

Полк обогатился есаулами. В наличии их было девять. Я решил поощрить и уравнять их труд. По новому положению, полагалось два помощника в строю. Ими были назначены есаулы Марков и Лебедев Пантелеймон. Я готовил почву подтянуть обоз 2-го разряда из Лабинской станицы, ближе к полку, а для этого его начальником должен быть испытанный строевой офицер и офицер с фронта. Все остановились на Васильеве. С резким, правдивым и неподкупным характером — он подходил как нельзя лучше к этой операции, к тому же все были уверены, что он выгонит из обоза всех дармоедов на фронт. Есаула Сменова я решил вызвать в полк. Его по хозяйственной части замещал здесь 10-й из наличых есаулов, Козлов, только что переименованный из подъесаулов в есаулы. На Васильева были приготовлены все документы, и он должен выехать в Ла-бинскую «завтра».

Тревога. Есаул Васильев

На второй день, 13 апреля, в часы завтрака — по селу Дивному раздались сигнальные звуки тревоги. Корниловский конный, 1-й Кавказский, 1-й Таманский и 2-й Полтавский полки — быстро выскочили на сельскую площадь и там узнали, что красные перешли Маныч, но где они и сколько их — мы не знали. И когда полки стояли на площади в ожидании генерала Бабиева — ко мне подъехал на своей мощной гнедой кобылице есаул Васильев — вяло, нерешительно, словно не зная — где ему стать и что делать? Он имел уже при себе все командировочные документы.

— Ну, езжайте с Богом, Яков Клементьевич, — говорю я ему.

— Я не поеду, Федор Иванович, — вдруг отвечает он.

— То есть как не поедете? — удивленно спрашиваю его.

— Да как же мне ехать, когда наш полк выскочил по тревоге? Окончится она, тогда я и поеду, — спокойно, грустно отвечает он.