С Корниловским конным

«Я не уеду из полка! Пускай они что хотят, то и делают!» — печально сказал он как-то мне. «Хотите быть полковым адъютантом, Владимир Николаевич? А я приму Вашу сотню!» — решился я на сверхъестественную меру. «А разве это возможно? Ведь это такая почетная должность», — неуверенно сказал он.

Адъютант, по службе и жизни полка, является буквально вторым лицом после командира полка. Так как же можно допустить на эту должность «удаляемого офицера»!

«А как же Вы, Ф.И.? Неужели Вы искренне уступаете мне должность?.. Из опальных, да на самую верхушку полка?» — все еще недоверчиво спрашивает он.

«Владимир Николаевич! По рукам! Но пока все это между нами! Без согласия командира полка и полкового комитета — этого сделать никак нельзя! В особенности последнего. Их надо подготовить. А Вы словно ничего не знаете!» — говорю ему искренне и обнимаю за плечи, по-мужски.

Калугин не допускал мысли, что с этим согласятся казаки и в особенности полковой комитет. Кулабухова, как своего младшего офицера во все годы войны, он любил, уважал и ценил. С полковым же комитетом я обещал ему говорить сам. Он согласился.

Председатель полкового комитета фельдшер Куприн был станичник подъесаула Кулабухова. Отец Кулабухова был богатый землевладелец, обрабатывал до ста десятин хлеба. Семья была большая, много родственников, и уважаемая в станице. Фельдшеру Куприну с этим считаться было надо. Станичный священник Алексей Иванович Ку-лабухов, глубоко уважаемый в своей станице, был двоюродным братом Володи. Их отцы родные братья. Сам Куприн уважал Кулабухова. Все это я отлично знал. Рассказав Куприну о своем плане, я просил его помощи. Он взялся руками за голову, а потом, раскрыв их и широко улыбаясь, произнес:

— Господин подъесаул... я не знаю. И поднимать этот вопрос в комитете — страшно! Вы же знаете, за что удалили Владимира Николаевича, и теперь Вы предлагаете его на самую главную должность в полку. Это просто невозможно! — ответил он.

— Я Вас прошу лично, Куприн, чтобы Вы не мешали нам. А главное, чтобы не протестовали. А если кто поднимет этот вопрос, умейте противопоставить. Полковой комитет мы запрашивать не будем. Приказом по полку подъесаул Кулабухов будет назначен полковым адъютантом. Это право командира полка. Не так ли, Куприн? Вот это-то и надо сказать Вам полковому комитету, если он будет протестовать! — продолжаю гипнотизировать я его. — В полковую канцелярию требуется активный и хорошо грамотный офицер. Кулабухов именно таков. А кроме того — я принимаю его «взбунтовавшуюся» сотню. Вы так и объясните комитету! — вливаю я в Куприна все свои доводы. — Если же мы так беспомощно поддадимся казакам в назначении на должности офицеров, то и 2-я сотня может не захотеть меня принять. Что же будет тогда? — урезониваю я Куприна.

И урезонил. И урезонил, что это не есть дело полкового комитета. На самом деле — полковой комитет «по событиям дней революции» мог не только что не допустить этого, но мог настоять перед Карским солдатским комитетом немедленно же «извлечь из полка» любого офицера, под предлогом «врага народа».

Теперь мне надо урезонить старшего полкового писаря по строевой части вахмистра Халанского. Услышав мой план, он буквально взвыл:

— Господин подъесаул, подъесаула Кулабухова удалила от себя сотня! А Вы его хотите назначить на должность полкового адъютанта?.. То есть на ту должность, которая стоит над всеми сотнями полка!.. Он тогда будет иметь такую власть, которую не имел, будучи командиром сотни... Да и не согласится на это полковой комитет. Я-то хорошо знаю настроение казаков! — закончил он свою первую тираду слов.

Халанский был умный, честный и добрый по натуре человек. Свое дело он знал лучше любого адъютанта. Старшим полковым писарем он был уже в 1913 г., когда мы прибыли в Мерв молодыми зелеными хорунжими, и он помогал некоторым из нас составлять личные рапорты на имя командира полка. Небольшого роста, пухленький, с приятным лицом и маленькими руками — он больше подходил на штатского канцеляриста, но был всегда воински почтителен. На свой десяток писарей он никогда не накричит, а только упрекнет в чем-либо. Они его глубоко уважали.

— Не согласятся и писаря принять его, — урезонивает он меня. — Вы же знаете, господин подъесаул, какой у него характер? — добавляет он.

— Я хорошо знаю характер подъесаула Кулабухова, — теперь уже я урезониваю Халанского, — а что касается писарей, то Вашего одного слова для них достаточно и они Вас послушают, — рублю ему. Говорю ему, что Куприн будет молчать. — Я и Вас прошу только молчать, когда состоится приказ по полку о Кулабухове. — Урезонил.

Все это пишется для того, чтобы показать — как была тяжела ситуация для нас, офицеров, полная ненормальности, постигшей армию.

26 марта 1917 г. был издан приказ по полку: «Подъесаул Кулабухов назначается полковым адъютантом, подъесаул Елисеев назначается командиром 2-й сотни на законном основании. О сдаче и приеме должности — донести».