С любимыми не расставайтесь

Собрав инструмент, Митя пошел к себе. Постоял над шахматной доской, но ничего не успел придумать. Мастер, проходя мимо, сказал:

— На армировочный, к Лавровой.

Митя подошел к армировочному автомату, стал снимать капот.

Катя стояла рядом, отставила ногу, повернула голову — и все это неловко, как бывает, когда кто-нибудь внимательно смотрит. Но Митя и не думал смотреть— сунул голову в бункер. Тогда она присела на скамейку, подперла подбородок кулаком, мизинец сунула в рот, задумалась.

Но девушки уже смотрели на часы, выключали автоматы — перерыв.

Ушла и Катя. А он вернулся в бригадирскую.

Ремонтник Валера, разворачивая булку с колбасой, сидел за шахматной доской.

— Алямс, чукот, алямс, чучу и фрикассе с фарфором,— сказал он и сделал ход.

И Митя сделал ход.

— Провинция! — сказал Валера и надолго замер, протянув руку над доской.

Зазвонил телефон. Митя снял трубку.

— Але?.. — Повернулся спиной к Валере. — Аг здравствуйте. Ну что же, давайте, можно. Ну что же, у проходной, иду...

— Ты мещанин, и это тебя губит,— проговорил Валера, все еще не решаясь сделать ход.

По улочкам и переулкам в разных направлениях шли обедать. Словно у каждого было свое личное место, свой отрезок тени, и на другой он не мог согласиться. Девушки прижимали к груди бутылки кефира и колбасу в магазинной бумаге.

В стеклянной проходной, у вертушки, уже ждала Ирина.

— Я тебя не оторвала ни от чего? Я потом подумала, а вдруг у тебя что-нибудь, мало ли?

— А что у меня может быть.

— Сходим на речку, а? И там поедим, у меня есть, — показала она сумку,

Они вышли из проходной, свернули за угол, впереди блеснула река Митя поглядывал на Ирину сбоку. Она заметила это, виновато сказала:

— Я сегодня плохо выгляжу, посмотрелась в зеркало — просто страшно.

На берегу постоянно шло какое-то строительство. Из воды торчали черные сваи, громоздились всхолмья песка, тянулись дощатые заборы. Но река, темнея и поблескивая, ухитрялась сообщать всему этому праздничный характер. А оранжевый завод с трубой был просто задорен и весел.

— Здесь сядем, ладно? — спросила Ирина.

Они уселись на сухие серые бревна.

— И давай есть. Только ты не стесняйся, а то я тоже буду стесняться.

Она достала из сумки и стала разворачивать пакеты: тут и рыба какая-то была, и две шоколадки, и две булочки, и черешня — видно, собиралось это заботливо и с расчетом на двоих.

— Ты знаешь, я даже письмо тебе хотела написать. А потом испугалась: а вдруг ты не успел привыкнуть, а сразу же отвык? Много ли для этого нужно?

— Я тут занят был, развод, знаешь всю эту писанину?

— А зачем ты оправдываешься? Я вообще преступница, в такое время... Вот, наверно, думаешь, навязалась на мою голову* — засмеялась она.

Митя засмеялся тоже, и обоим сразу стало свободней.

— Господи, почему нельзя выменять у жизни всех тех, кому нужна я, на одного, кто нужен мне? Знаешь, я поймала себя на том, что представляю, как будто я — это ты. Меня о чем-нибудь спрашивают, а я сначала думаю, как бы ты ответил, а потом уже отвечаю сама. Днем улыбнусь кому-нибудь, а ночью мне снится, что ты на меня укоризненно смотришь...

Сердце у Мити, как воздушный шар, вдруг вздулось в груди и опало. Он хотел что-нибудь сказать в ответ, но боялся, что получится не так, как надо.

Неподалеку от них на бревнах устроились малярши в пятнистых штанах и темных обтягивающих свитерах. Развернули свои обеды и, переговариваясь, косились на Ирину и Митю.

Ирина подставила ему ладошку, чтобы косточки от черешен он сплевывал ей.

— К чему это, — растерялся Митя.

— Я прошу тебя! — попросила Ирина. — Ты же у меня ребеночек! И не обращай внимания, пусть смотрят, им только завидно.

Митя стал сплевывать косточки в ладошку, она смеялась.

— Ты надо мной смеешься?

— Что ты! Просто радуюсь как собачонка.

Подумав, поколебавшись, Митя предложил:

— А то пошли завтра на футбол?

— Правда?

— Правда.

— Нет, серьезно?

— Серьезно.

— Ты меня приглашаешь?

— Ну да, приглашаю*

Она задумчиво потеребила пальцем нос.

— Спасибо...

***

Автобуса, который отправлялся к заводскому дому отдыха, ждали на улице напротив проходной. В основном здесь были люди среднего возраста, мужья судочками и женами. Молодые держались кучно, напевали под гитару современные песни. Были девушки в штанах и были — в мини-юбках: моды проникали на завод из разных источников и неодновременно.

Катя с раздутой хозяйственной сумкой стояла в такой компании, но рассеянно, как посторонняя: от молодых уже оторвалась, хотя и к семейным еще не пристала.

Подошел длинный автобус. Стали не торопясь садиться, места нумерованные.

— У кого путевка без номера, у того стул!

В проходе стояли маленькие красные стульчики из заводского детского сада.

Уселись, придерживая удилища.

— Мое амплуа — молодой человек с тросточкой,— сказал ремонтник Валера, вопросительно склоняясь возле Катиного места.

— Садись.

— Катя, не грусти. Человек создан для тогог чтобы преодолевать неприятности, — сказал Валера, присаживаясь рядом на стульчик.