Примеров того, как мы пытались при помощи технологий починить то, что сами сломали, бесчисленное множество. Там, где мы истребили хищников, теперь нужны вооруженные люди, которые отстреливают оленей, чтобы сдержать рост их популяций. Там, где мы истребили врагов наших вредителей, сегодня требуется все больше пестицидов, чтобы держать этих вредителей под контролем. Там, где мы вырубили береговые леса или выпрямили русла рек, ныне необходимо строить плотины и дамбы, чтобы сдерживать водные потоки.
Чем больше людей переселяется в помещения, тем более далекими нам видятся – и становятся – функции природы. Чем менее очевидными они оказываются, тем более нормальными будут представляться «полчища секс-роботов для растений». Заимствуя пример из главы 8, можно предположить, что неизбежными станут и попытки упрощения или даже замены тех микробов, которые живут в наших собственных организмах. В принципе, можно было бы разобраться, в каких генах иных видов – живущих в нашем кишечнике, на нашей коже и даже в наших легких – мы особенно нуждаемся, а потом добавить эти гены в человеческий геном. Технологически такое уже возможно, хоть и трудоемко, но в будущем станет проще. Редактирование генома человека сейчас считается этически сомнительной процедурой, но речь ведь идет об отдаленном будущем, а над культурой и этикой своих потомков мы не властны. Так что давайте просто представим, что генно-модифицированные люди в какой-то момент окажутся чем-то вполне допустимым. Например, инженеры завтрашнего дня могут встроить людям гены, позволяющие телу самому добывать азот из воздуха (как делают некоторые бактерии) или даже заниматься фотосинтезом.
Но пищеварение гораздо сложнее простого связывания азота или фотосинтеза, а микробы в кишечнике общаются с иммунной системой и с мозгом. Они обмениваются сигналами, какими обменивались на протяжении миллионов лет. Мы знаем, что отдельные свойства этих сигналов способны повлиять на работу иммунной системы (и на перебои в ней), а также на саму личность человека. Но что именно представляют собой эти сигналы, нам неизвестно: ведь о самом факте их существования мы узнали всего несколько лет назад. Возможно, мы разберемся в этом языке, расшифруем каждое сообщение и поймем, как заменить сигналы химическими веществами, которые будут отправлять сообщения по нашему выбору. Или, может быть, мы поймем, как встроить в свои клетки новые гены, позволяющие дурачить их, внушая, что они получили нужный сигнал. И тогда кишечник снова и снова будет направлять нам сигнал: «Я доволен. Я сыт. Я доволен. Я сыт». Но тут самым большим препятствием будет уникальность каждого человека. На свете нет двух одинаковых геномов, как нет и двух одинаковых мозгов или иммунных систем. Поэтому вашему телу требуется от микробов нечто иное, нежели моему телу. Научимся ли мы подгонять гены, которые решим перекроить, к конкретному человеку? Может быть, когда-нибудь.
Прямо сейчас идея возложить функции наших микробов на новые клеточные гены остается лишь фантазией, воображаемой будущей вероятностью. В этом сценарии ученые станут еще умнее и будут готовы с еще большим рвением вторгаться в природу – даже в природу человека. Но одновременно стоит упомянуть и другой технологический вариант. Мы могли бы создавать хранилища микробов и наделять необходимыми микробами новорожденных. Мы могли бы также снабжать нужными микробами и взрослых, утративших те микробы, что у них были. Такое уже происходит в виде трансплантации фекальной микробиоты – по сути, человеческого аналога проктодеального кормления у термитов. Разумеется, представляя себе будущее, где новорожденным будут давать микробы из микробного банка, нужно добавить и знание о том, какие конкретно микробы нужны людям с учетом имеющихся у них генов. Но теоретически и в этом можно будет разобраться. Однако если мы пойдем по такому пути – а работа в этом направлении уже ведется, – то, по моим прогнозам, прежде чем метод станет надежным, нас ждут долгие годы, а может быть, и столетия неудач и сбоев.