С отрога Геликона

– Я думаю, мы все должны запомнить эту просьбу и при случае исполнить ее. Если никто не желает ничего больше сказать, я хотел бы, разумеется, при отсутствии возражений с твоей стороны, Ээт, и с твоей, Ясон, остаться здесь ненадолго наедине с Медеей. Будьте добры, подождите нас за дверью.

Никто не возражал. Ээт последним закрыл дверь в секретный зал. Пастырь, на общем сборе расположившийся через два кресла от Медеи, переместился теперь на противоположную от нее сторону стола. Он сел на самый край мягкого сиденья, поставил локоть на коленку и оперся подбородком на ладонь. Его ученица поникла головой и изредка исподлобья посматривала на учителя. Она понимала, что речь пойдет снова о ее преступлении.

– Бог мизасульбийского племени, прикованный к подземной горе, дал мне ответ, – сказал Пастырь.

– На что? – пробурчала тихо и невнятно Медея.

– О наказании за использование тайных зелий не по назначению.

– Значит меня ждет наказание еще и от бога?

– Нет. Тебя он простил, потому что твои намерения были добрыми, но впредь просил все же быть аккуратнее.

– А Кирка? Она умрет?

– Тоже нет. Наш бог милостив к человеку, но бережлив в отношении своего дара. Ни один из учеников Кирки больше не овладеет тайным зибинским знанием, хотя она сама сохранит его до конца своих дней.

– Выходит, она в своем роде бесплодна? Ведь это, – Медея посмотрела в лицо учителю, – то, с чем пришел однажды в Зибу ты, с желанием побороть бесплодие.

– Да ты права. Тут много сходства с бесплодием женщин: иметь возможность наслаждаться любовью, но не суметь дать начало новой жизни, – только негодный человек будет этому рад. Видишь, как получилось: с этим злом я боролся как бы на одном фланге, а оно вылезло совсем на другом. Умоляю тебя, Медея, милая моя. Будь осторожной. Ты ведь знаешь, не мне тебе это объяснять: в Зибе мы открыли нечто важное не только для самой Зибы, а для всех людей, где бы они ни жили. Будет обидно, если нити нашего учения будут потеряны на наших глазах, после того, как их сохранили многие поколения наших предков. Я, Медея, возлагаю на тебя большие надежды. Прошу, не подведи.

– Буду стараться, учитель. Изо всех сил, – сказала дочь Ээта, снова виновато понурив голову.

– Ну все, пойдем, нас ждут, – Пастырь встал, заканчивая беседу. – Разумеется, о разговоре никому ни слова.

– Само собой, – безрадостным голосом ответила Медея. Она очень болела душой за сестру. Впрочем, с другой стороны она хорошо понимала, что та сама и очень давно обрубила все мосты, по которым к ней могла бы прийти помощь, а теперь довершила все дело коварным, расчетливым нападением на царство отца и неприездом на ее свадьбу.

Однако же, праздник ничто не должно было омрачать. Сильнее всех об этом заботился Орфей. С того дня, как Медея решила окончить назначенное самой себе наказание, кифаред стал готовить для новобрачных свадебные песни. Дело шло поначалу из рук вон плохо, он был сам на себя не похож, злился без причины на всех, и даже на Арго. Но однажды через Ясона до него дошли слухи о завистнических настроениях среди учениц Медеи. Несмотря на все разъяснения Квириле и другим девушкам, дочь Ээта не могла убедить их, что не меняет скромную жизнь врачевательницы на роскошь заморского двора.

Для кифареда это стало вызовом. Он не мог допустить, чтобы пребывание аргонавтов в Колхиде оставило раны в сердцах подруг Медеи и разуверило их в важности того, чему они много лет учились. Солнце не успело взойти дважды, как стихи и музыка созрели в его голове. Орфей в прямом смысле взялся за девушек. Он решил сделать из них хор и занимался попеременно то с одними из них, то с другими, кто когда был свободен от дел в лечебнице. Перед свадьбой они спелись так, что могли бы украсить любое торжество. Девушек Орфею удалось увлечь настолько, что для следов зависти, если таковые когда-то и были в их душах, просто не осталось места.

Из аргонавтов Орфей тоже выбрал двенадцать человек и разучивал с ними отдельную партию. За день до свадьбы, перед разговором в секретном зале Ээта он свел вместе оба хора. Результатом он был, мало сказать, доволен. Он был горд тем, что в такой короткий срок сумел создать это небольшое чудо.

Праздник начался ближе к вечеру во дворце Ээта с угощения, плавно перетекшего в песни и танцы. Пели таким же разноголосым зычным хором, как и в Зибе. Орфей был ошарашен. Такое необычное и красивое пение никогда не наполняло его опытные уши.