С отрога Геликона

В руках у Европы вдруг загорелась звезда. Только эта звезда была живая, и как морские астероиды шевелила своими лучами.

– Подойди ко мне, Главк, – попросила наставница своего ученика, – и подставь мне свою спину.

Тот нырнул и вынырнул возле нее, держа над водою изогнутый дугой хребет. Европа аккуратно положила на хребет звезду, и звезда вошла в его тело, не перестав при этом светиться.

– А теперь потихоньку подгребай к берегу, – снова попросила наставница.

Главк проплыл совсем немного и остановился, изумленно глядя в небо над Иолком, затянутое легкими облаками.

– Что это за свет, который я там вижу? – спросил он.

– А какой он? Расскажи нам, – поинтересовалась в ответ Европа.

– Белый, немного голубоватый и мерцает: то загорится, то погаснет, потом опять загорится и опять погаснет…

– Тогда я знаю, что это за свет, вернее, слышала о нем… Я не вижу его, потому и попросила тебя его описать. Его зажгли где-то высоко-высоко, в наднебесных странах, а, быть может, и еще выше. Видеть его дано только тем немногим кабирам, кто носит на спине такую звезду, как у тебя. Среди тех, кто водит корабли по ахейским морям ты первым удостоился этой чести. У видящих этот свет корабли могут погибнуть в буре или по нерадению кормчего, но никогда и ни при каких обстоятельствах вверенные тебе с этого дня корабли не собьются с пути.

– Я с трудом верю в то, что ты говоришь, Европа: неужели твоему Астерию не перепало от этого бесценного для кабира дара?

Надо заметить, что Астерий был в большом почете у всех учеников Европы. Они считали его величайшим кабиром на свете.

– Представь себе, Главк, нет. Ты – настоящий первооткрыватель, а у Астерия совсем другое предназначение. Правда, Астерий?

– Какое же? – спросил, ни о чем не подозревая кабир. Европа не успела ответить. Она вскричала от радостного испуга, когда ее друг увлек ее под воду, а потом выпрыгнул с нею выше любой самой высокой волны. Главк был уже взрослым и вполне самостоятельным морским духом, и Астерий мог вполне позволить себе перед ним подобное безумство.

– Счастливо вам, друзья! – крикнула Европа сразу в оба голоса.

Друзьям оставалось в ответ на это лишь переглянуться и весело захохотать в то время, как поднятый неистовыми прыжками Астерия прибой слегка похлестывал по сияющему в ночи новому тарану Арго. Впервые за долгое время обоим ни на утро, ни в обозримом будущем не надо было никуда отправляться.

Однако же, Европа ошиблась насчет того, что никто из людей не узнает о награде, которую она вручила Арго. Мастер Арг, не желая оставлять без присмотра свое детище, ночевал по привычке на гребных скамьях. Голоса посреди ночи разбудили его. Он, как и сосед Арго по порту, двадцативесельный бистонец, не хотел мешать и потому лежал, не шевелясь и только подслушивая разговор. Разумеется, о награде Главка он так и остался в неведении, но про таран он слышал все, и прыжки Астерия не укрылись от него из-за плеска воды и крика Европы. Мастер отмечал для себя уже не в первый раз правдивость давнего рассказа Геракла о путешествии с Афиной той памятной весной, когда этот совсем юный «сын Зевса» неожиданно появился у них, а потом так же неожиданно покинул дом богатого кекропийца Феспия. «Сын Зевса»… Кроме как для Феспия и Телефа, для всех в округе это было не иначе как прозвищем молодого супруга Эрато, причем прозвищем, которым именуют с усмешкой и за глаза. А теперь ведь его всерьез могут посчитать богом…

Все же, мастера волновало совсем другое. Если все эти кабиры, европы, астерии и божественные колесницы, готовые в трудную минуту подцепить канатом судно, если все это правда, имеет ли право он, мастер Арг, вбивая в землю опорные брусья для закладки нового корабля, хотя бы мыслью на них положиться? Он крутил эту мысль в голове по-всякому, разворачивал ее к мысленному взору самыми неожиданными гранями, и тем не менее, приходил к однозначному выводу – нет. Он – прежде всего мастер. Телеф в свое время не переставал напоминать ему о четырех божественных дарах: остром уме, умелых руках, глазе художника и надежном материале. Ими четырьмя – думал Арг – ему и следует обходиться, использовать их до предела своих возможностей и молить богов прежде всего о том, чтобы не упустить ничего важного: ведь боги творят отчасти и его руками тоже. А уж если случится побывать возле новых симплегад, где сила человеческого разумения бессильна, – вот тут уж не останется ничего другого, как рассчитывать на их, богов прямую помощь.

Цветущий луг шелестел едва начинавшимся дождем. Редкие капли падали на Медею, приятной прохладой оттеняя марево жаркого дня: одна пощекотала ей большой палец ноги, другая поцеловала в щеку возле родинки, третья обмочила правое запястье, четвертая сквозь платье коснулась живота, пятая застряла в густых светлых волосах. Шестая капля оказалась непохожей на все остальные: она была совсем маленькой и теплой и упала Медее на губы. Медея слизнула влагу: шестая капля была ко всему еще и соленой. Дочь Ээта услышала как у нее над головой кто-то жалобно всхлипывает.