С привкусом пепла

– Спасибо, – устало просипел Башлаков. – У нас тут дело такое, товарищ командир, на телеге убитые товарищи, за речку переправляем, в родной земле хоронить. Второй день по теплу везем, куда бы на ночку определить?

– Ох, что делается, – натужно вздохнул Марков, разыгрывая роль, как по нотам. – Вы тела к медсанбату везите, там пристроечка есть, в ней яма глубокая. Сгрузите в холодок, а с утра заберете. Идет? Я провожу.

Вновь заскрипели колеса, Зотов позволил себе тихонечко подышать. Сердце испуганно трепыхалось. Спокойнее надо, спокойнее. Телега остановилась. Приехали? Зашуршал брезент.

– За ноги бери, – распорядился Башлаков.

– Осторожнее, дверь маловата, – предупредил Марков.

Зотова подняли и понесли. Послышался глухой удар. Кто-то приглушенно выругался. Зотова опустили на твердую, сочащуюся могильной прохладой поверхность. Ослабли и развязались узлы. Он почувствовал легкий хлопок и Башлаков тихо сказал:

– Готово.

И уже громче, обращаясь к своим:

– Второго давай.

Зотов лежал неподвижно, боясь шевельнуться. Надо выждать. Он слышал, как в сарайчик при медсанбате занесли Карпина и уложили рядком. Дверь мягко закрылась, стукнул засов, голоса затихли вдали. Все, добрались, можно распаковываться. Зотов забарахтался в саване, выпростал руку и содрал ткань с лица. Внутри царила зыбкая полутьма, блекло–серый вечерний свет сочился в щели наспех пригнанных бревенчатых стен. Он лежал на самом краю черной ямы. Одно неловкое движение и привет. Вот зачем она тут? Надо при случае Ивашова спросить. Или не надо, крепче будешь спать.

Длинный сверток, лежащий по левую руку и очертаниями подозрительно похожий на человека, заворочался, и из куколки вместо прекрасной бабочки вылупился помятый и злой Мишка Карпин. Зотов приложил палец к губам и попробовал встать. Получилось плохо, затекшие ноги протестующе взвыли, суставы жалобно щелкали. Зотов подавил болезненный стон и ползком добрался до противоположной стены. Тихонечко постучал и прислушался. В медсанбате приглушенно зашуршало, донеслись осторожные шаги, часть стены ушла в сторону, пропуская в мертвецкую робкие отсветы керосиновой лампы. В открывшейся дыре показалось обескровленное, усталое лицо медсестры Людочки.

– Товарищ Зотов, – прошептала она. – Спасите меня, я с ним не могу больше, сил моих нет.

Глава 20

Самое трудное в засаде - это не охотничий инстинкт, заставляющий кровь вскипать, и пугливо вздрагивать от малейшего чиха. Чувство опасности быстро сменяется вялой апатией. Час, два и тебя уже неодолимо тянет поспать. И черт с ней с засадой, как-нибудь само образуется. Борьба с мочевым пузырем тоже терпима. Омертвевшие ноги как данность. Самое трудное в засаде – это молчать. Так уж устроен человек, если он не один, то его неудержимо тянет поговорить. Пусть о погоде, детишках или еще какой-нибудь чепухе. Молчать невежливо и противоестественно. Хотя бы пошлый анекдот рассказать. Любое затянувшееся молчание общественно порицается, выходит неловким и оставляет осадочек на душе. Молчуны не в почете. Они вроде что-то задумывают, пакости разные. Наверное так повелось с первобытных времен, когда дикие предки по кой-то черт спустились с деревьев и жались друг к дружке мохнатыми спинами в лесной темноте. Они сидели и разговаривали. Голос был единственным подтверждением, что тебя не утащили зверям на прокорм. А если кого утащили, то это и к лучшему, значит остальные переживут очередную страшную ночь и отомстят подвернувшемуся под руку мамонту. Молчание медленно убивает, вынуждает нервничать и стыдливо откашливаться, прочищая пересохшее горло. Твои чувства обострены, мозг паникует. Глаза видят людей. Открываешь рот и вовремя одергиваешь себя. Ты в засаде.

Света от керосинки хватало лишь для того, чтобы в землянке не устоялась полная темнота. Тени метались по низкому потолку, клубы мрака набухали вдоль стен, размывая очертания немногочисленной мебели и окоченевших людей. Стрелки на циферблате застыли на без пятнадцати два и отказались идти. Оборот секундной, казалось, длился много часов. Зотов сидел полностью скрытый во тьме, перекатывая в пальцах левой руки кусок влажной глины. Из угла открывался великолепный вид на плотно закрытую дверь, все, пересекающее линию огня, убрано. «Шмайссер» снят с предохранителя, патрон дослан в патронник, указательный палец вдоль спусковой скобы. Одно мгновение от оценки опасности до принятия решения и начала стрельбы. Рядом на подстилке два дополнительных магазина. Авось не понадобятся, лучше взять сволочь без боя. Если, конечно, сволочьпридет. Кобура с «ТТ» растегнута, нож под рукой. Вроде готов. Зотов старался дышать размеренно и неслышно, успокаивая расшалившиеся нервишки.

Карпин расположился в противоположном углу и словно умер, ни звука, ни шороха. С Решетовым было сложнее. Соскучился капитан по общению, еле угомонили. Людочка от него пряталась и ревела ревмя. Ухаживать Решетов мастер. Ничего, вытерпела, ей это зачтется при раздаче наград.