С привкусом пепла

– С превеликим усердием, – откликнулся Марков. – Ребята лес вокруг оврага прочесали, да без толку.

– Собаки сожрали? – предположил Решетов.

– Вполне может быть, – кивнул Зотов. Воняло здорово, хотелось на воздух. – Никит, помоги вытащить.

– Зачем? – забеспокоился Марков. – Люди ток успокоились, опять взбаламутить хотите?

– Ваши люди партизаны или кисейные барышни? – беззлобно спросил Зотов, берясь за края простыни. Они вдвоем с Решетовым подняли собачью находку без особого труда. Кило пятьдесят, может чуть больше. Светлое пятно выхода маячило и прыгало над головой.

– Давай сюда, – кивнул Зотов, выбравшись из затхлого морга под теплое весеннее солнышко.

Повар Кузьмич тихонечко забурчал и сделал вид, будто происходящее его не касается. Простыню расстелили за ледником на припеке. Куски тела в яркомсолнечном свете выглядели особенно жутко. Фиолетово-зеленая, покрытая темнымипятнами плоть, по-цыплячьи тонкие безволосые руки и ноги. Судя по первичным половым признакам, жертва - мужчина. Хм, уже что-то. Рубил мастер, по суставам, точными, сильными ударами, скорее всего топором. Концы мослов белели на срезах среди мяса и запекшейся крови. Местами виднелись неряшливые повторные удары, кривые и в крошках костей. Второпях расчленяли или в потемках. Но все равно мастерская работа, без опыта такое не провернешь. Мясник? Просто рукастый деревенский мужик?

– Доктор осматривал? – спросил Зотов.

– А то как же,– с готовностью отозвался Марков. – Первым делом, порядок мы знаем.

– Что сказал?

– Кузьмича клял, требовал собак пострелять.

– А по делу?

– Грит трупу дней пять.

Зотов быстро прикинул. Получается, расчлененка образовалась параллельно с убийством Твердовского, плюс минус день. Интересно. А это у нас что? Он обернул ладонь носовым платком и без всякой брезгливости поднял отрубленную правую руку. Рука и рука, ничего страшного, и не такое видал. На тыльной стороне ладони, на сгибе большого и указательного пальцев синела размытая, полустертая наколка «ЗОЯ», обрамленная с каждой стороны тремя лучиками. Такие по большой дурости колют или по малолетству.Буквы плавали и отличались между собой по размеру с наклоном.

– Зоя? – прочитал Решетов вслух.

– Не хотел бы я эту Зоечку на свидание пригласить, – хмыкнул Зотов, косясь на внушительные причиндалы между обрубков ног мертвеца. Догадка пришла сама по себе, быстрая, обжигающая, страшная.

– Михаил Федорыч, – окликнул он командира. – Пусть Воробьева мне позовут. Срочно.

– Сделаем, – ничего не понимающий Марков окликнул ближайшего партизана и отдал приказ.

– Ты чего? – подозрительно прищурился Решетов.

– Есть предчувствие нехорошее, подожди, я сейчас, – Зотов поднялся, увидев Кольку Воробьева. Парень вприпрыжку скакал по тропе, что-то жуя на ходу.

– Звали, Виктор Палыч? – набитым ртом спросил Воробьев и любопытно вытянул тонкую шею, в попытке рассмотреть останки сложенные на простыне.

– Звал, Коля, звал, – Зотов приобнял его за плечи, уводя в сторону от расчлененного трупа. – Помнишь, ты говорил у Горшукова наколка была?

– Была, – живо подтвердил Колька и в доказательство ткнул себя в тыльную сторону правой ладони. В пухлый валик на стыке большого и указательного. – Туточки вот. Девчонки имя, ну я вам рассказывал.

– Зоя? – Зотов весь сжался.

– А откуда вы знаете? – Колька удивленно захлопал коровьими глазами. И тут же рванулся что было сил. Сметливый, поганец.

– Погоди, погоди, еще ничего неизвестно, – Зотов с трудом удержал парня.

– Он там? Он? – запальчиво кричал Колька. – Пустите меня!

Зотов разжал руки, не до сантиментов сейчас. Колька подлетел к леднику и резко остановился, будто напоровшись на стену. Задышал, бурно вздымая грудь, хватая воздух высохшим ртом, ошеломленный видом растерзанного, расчлененного мертвеца.

– Это не Валька, – выдохнул Воробьев, уставившись на Зотова безумным, испуганным взглядом и приговаривая, как заклинание. – Это не Валька, это не он…

– Успокойся, – приказал Зотов. – Мне истерики твои ни к чему, дело надо делать. Никто не говорит, что это он. Догадки одни.

Он, мягко нажав на плечо, заставил Кольку опуститься на корточки и указал пальцем на едва заметную синенькую наколку.

Колька сдавленно захрипел, отпрянул, пытаясь нащупать опору и упал назад, выставив руки. Вся его и без того тщедушная фигурка еще больше сжалась и сьежилась, на шее и висках надулись синие жилы, слезы заблестели на краешках длинных белесых ресниц.

– Горшуков? – тихо спросил Зотов.

Ответа не требовалось. Кольку заколотило. Он отползал, пятясь и слизывая мелкие соленые капли с перекошенного лица. Потом повернулся и его вырвало. Мальчишка давился рыданиями и бессмысленно вытирал рот, плечи дрожали. Он вскочил и бросился прочь, не разбирая дороги.

– Куда, Воробьев?! – заорал Марков.

– Не надо, Михаил Федрыч, – остановил командира отряда Зотов. – Пусть бежит, не каждый день лучшего друга кусками находишь. Тут взрослого подкосит, не то что щенка.

– Значит Горшуков, – едва слышно обронил Решетов. – Эх Валька, Валька, боевой парень был, рассчитывал я на него.