С войной не шутят

— Тут я кое-что повспоминал, — Никитин почувствовал себя неудобно, зашваркал ногами по полу. Он не имел права делать то, что собирался делать, поскольку дал подписку, но потом, решившись, достал из кармана несколько тетрадных листов бумаги, развернул их.

— Что это? — прежним доброжелательным тоном спросил Оганесов.

— Шифры. Корабли бригады могут переговариваться между собой шифрованными сигналами. Без кодов не разобрать, о чем они говорят.

— Очень хорошо, — похвалил Оганесов бывшего капитан-лейтенанта, протянул пухлую аккуратную руку, которая показалась тому клешнястой, жесткой, в паутине морщин, похожих на проволоку. — Давай сюда!

— Пожалуйста! — Никитин отдал листки Оганесову, ощутил, как внутри у него все обдало холодом, мертвенная стынь поползла наверх, к глотке, на лбу у Никитина выступили капли пота. Если об этом узнает секретчик бригады, то найдет Никитина даже на дне Волги.

Оганесов сомнения своего нового работника засек, весело оглядел его вспотевшее лицо и воскликнул:

— Что, очко играет? Не дрейфь, отставной! Если надо будет — защитим. У нас тебя никто не достанет. — Придвинул к Никитину бутылку коньяка. — Пей еще! Наливай сам, не жалей. У нас этого добра хватает, и все — качественное.

Никитин потянулся к бутылке, налил себе коньяка — вкусный дух «солнечного» напитка мигом залепил ему горло чем-то клейким, влажным, на глазах выступили мелкие слезки.

— Спасибо, — едва внятно промычал он, выпил коньяк и налил еще.

— У нас тебя никто не достанет, — повторил Оганесов, — а мы достанем любого.

— Спасибо! — звучным прочищенным голосом сказал Никитин.

— У него — беда, — кивнув на Никитина, проговорил Футболист, усмехнулся неожиданно радостно, словно бы беда Никитина доставляла ему удовольствие.

— Ну!

— Баба его бросила.

— Неизвестно еще, что лучше, — бросила тебя баба или оставила при себе.

— Жена — что чемодан без ручки: и нести тяжело, и бросить жалко, — сказал Футболист.

— Вот именно, — Оганесов помял пальцами лысину. — Значит, так. Посели его пока у нас, в квартире около рынка Верхние Исады. Пусть там поживет малость, оглядится, а потом решим, как быть. Вместо старой жены выдай ему новую. Дубликат. Понял, Футболист?

— Дубликат откуда взять, шеф? — озаботился Футболист. — Из какой команды?

— Из моих девочек. Они — почище.

Ночью в здание, где располагался штаб бригады, всадили три гранаты из «мухи». «Муха» — популярный в армии гранатомет, разовый, очень легкий, очень удобный.

Ночь была звонкая, будто пионерский горн, в ней отчетливо рисовался каждый звук. Пронзительно, будто электрические провода в бурю, звенели цикады, сверчки, разные поющие козявки, которые днем спят, а ночью бодрствуют.

Такая звучная была ночь.

В вязкой черноте ее, в одуряющем пении цикад и сверчков к штабу бригады подползли трое, благополучно миновали непрочное проволочное заграждение — часть этого заграждения осталась еще от старых хозяев, — замерли около больших ржавых цистерн, врытых в землю.

Отсюда слабо освещенное здание штаба было видно как на ладони. Пришедшие тщательно выбрали цели — они знали, куда надо бить.

Одна граната всадилась в кирпичи чуть ниже окна кабинета заместителя командира бригады, хранившего у себя оперативные документы, и выломала кусок стены, вторая — сорвала часть крыши, покорежила железо, опалила его пламенем и жаром, завернула края в свиные уши, — светящийся конец гранаты высоко подпрыгнул вверх и унесся в волжскую воду, третья — точно пробила одно из окон и взорвалась внутри здания.

Во дворе громко взвыл и тут же угас, словно бы поперхнувшись, ревун. В стороне раздался выстрел, за ним другой — это стрелял опешивший от наглого налета часовой, стрелял не по цели, в воздух — в этой кромешной звенящей темени невозможно было что-либо разобрать. Потом снова завыл ревун.

— Отходим! — скомандовал Никитин своим спутникам, — все трое прятались за одной из цистерн. Им надо было зафиксировать попадания, потому они и задержались. Никитин первым нырнул за какой-то жидкий, с общипанными ветками куст, слабо проступивший сквозь темноту и внезапно вставший перед ними, перемахнул через канаву, которую не засек глазами, но угадал — ноги сами перенесли его через черную глубокую рытвину, — и точно вышел на дыру, вырезанную в проволочном ограждении.

Через несколько минут они уже бежали по кочкастой степной равнине, испятнанной слабо просвечивающими сквозь темноту солевыми пятаками. Когда нога попадала на пятаки, они хрустели стеклисто, громко, вызывая на зубах боль, и Никитин, задыхающийся от бега, невольно морщился, закусывал зубами язык — ему казалось, что в ответ на этот звук обязательно должна раздаться автоматная очередь, пущенная с базы. В спину. Разрывными страшными пулями. Но очередь не прозвучала.

Машина их — серебристый джип с толстыми «болотными» колесами стояла на пустынной, будто вымершей дороге. Никитин первым прыгнул в джип, вдавился спиной в мягкую кожу сиденья, хрипло дыша, оглядел, все ли находятся на месте, и скомандовал водителю:

— Поехали!