С волками жить

Они сидели тихо и позволили женщине связать себя лентой. Над заклеенными ртами испуганные глаза искали контакта друг с другом, целая жизнь невысказанных сообщений в мечущихся взглядах.

Томми повернул реостат на стене. В комнате стало так же ярко, как в ателье у фотографа.

— Это славно, — одобрительно произнес он, затем — женщине: — Зажги свет в гостиной, зажги весь свет. Тут ничего не разглядишь, а мне нравится смотреть, как живут другие. Это как в зоопарк ходить.

— Ого, — окликнула его женщина, — видел бы ты, какой у них телевизор. С проектором. Стереозвук.

— Разумеется, — сказал Томми, — они же передовые и прогрессивные люди, у них все барахло правильное. — Он переходил от стула к стулу, роясь в их вываленных пожитках, прикарманивая бумажные деньги. — Двадцать три вонючих дуба, — произнес он, вывернув наизнанку бумажник Брендона. — Я знаю, вы себя считаете ах-какими-четкими, что зелень не носите, но что же делать, если появляется кто-нибудь вроде меня, кому очень нужно? Что вы тогда делать станете? Что сделаете? — Он не спеша изучил водительские права Брендона. — Тридцать четыре? — с напускным недоверием воскликнул он. — Вам тридцать четыре? Я б не дал, приятель. Выглядите вы на все сорок. Пора начинать правильно питаться. Старайтесь расслабиться. Спите побольше. — Он сунул права себе в задний карман. — Может, съездим к вам, когда тут все доделаем, гульнем на всю ночь, вечеринка до рассвета.

Когда Томми огибал стол туда, где сидел в ожидании Дрейк, Аманда вдруг вскочила, рот и руки по-прежнему склеены, и рванулась к кухне.

— Кара! — крикнул Томми, кидаясь обратно, чтобы ее перехватить, его вытянутая рука едва не цапнула ее за скошенное плечо, когда она пробегала миом. До задней двери она так и не добралась. Подсечкой на бегу он жестко сшиб ее на пол, отчего ей вывихнуло спину, а в носу что-то треснуло. — Дура, — прошептал он ей на ухо. — О-чень глу-по. — Тяжелый кончик ствола пистолета постукивал ей по черепу с каждым отдельным слогом.

Запыхавшись, вбежала Кара — в пальцах стиснут ворох каких-то украшений, золотые цепочки, браслеты, серьги. Вид у нее сделался потрясенный.

— Что случилось?

— Глупая сучка! Я же сказал — потуже. — Томми в отвращении подергал за отклеившиеся обрывки серой ленты, болтавшиеся у Аманды на лодыжках.

— У меня было туго, — возмутилась Кара. Уму непостижимо, что все это сейчас с ней творится.

— Я покажу тебе туго — и покажу это на тебе. — Он оттолкнулся от тела Аманды и медленно поднялся на ноги.

Глаза Аманды наполнились слезами от удара по носу, и теперь влага натекала перед ней на приятный линолеум с золоченым узором. Это моя кухня, не переставала думать она, это мой дом.

— Теперь сиди тут и следи за ней, — распорядился Томми. — Справишься? Ты хоть с этой простой задачей способна справиться?

— Не беспокойся, — ответила Кара.

— А я вот беспокоюсь, лапуля-кисуля, очень беспокоюсь.

Томми вернулся в столовую. Сборище глаз на нем — все равно что растревоженные птички, готовые воспарить.

— Не смотрите на меня, — сказал он, поднимая руку, словно чтобы съездить стволом пистолета по лицу Дрейку. У одного за другим он перерезал ножницами ленту на лодыжках и по одному провел через дом, каждого заложника — в отдельную комнату, где грубо толкнул каждого и снова склеил им ноги. Туго. Брендон растянулся на матрасе королевских размеров в хозяйской спальне, Дрейк — на двуспальной кровати в гостевой комнате, Джейс — на половике в подсобке, где располагались швейная машинка, гладильная доска, «Экзерцикл», установленный перед телевизором.

Когда Томми вернулся в кухню, Кара сидела на полу рядом со связанной Амандой, облизывала шоколадное эскимо «Фаджсикл» и любезно объясняла своей беспомощной пленнице, что им с Томми всего-то и нужно от них, что денег (они действуют под нажимом непредвиденной, но временной нехватки средств), и когда они добудут финансирование, немедленно уйдут. Ничего личного. Их дом был выбран совершенно случайно.

— Ладно, героиня, пошли. — Томми вздернул Аманду на ноги, вывел ее в гостиную. Огляделся, направил ее за тахту, резко толкнул на пол. — Не хочу больше на тебя смотреть. — Когда снова оклеивал ей лодыжки, он задрал на ней штанины, чтобы лента липла прямо к голой коже. Доделав, он фамильярно потрепал ее по заднице и пообещал: — Я вернусь[127].

Аманда лежала, как связанное животное, обездвиженная, покорная, испуганная насмерть — особенно когда они начали звать друг дружку «Томми» и «Кара». Она надеялась, что имена эти — псевдонимы. Она уставилась на тонкое плетение коврика и прислушивалась к тому, как незваные гости перемещаются по дому. Слышно было, как они опрокидывают мебель, швыряют в стены выдвижные ящики, как бьется стекло. Аманда не ощущала себя ни человеком, ни даже настоящей, она себя чувствовала предметом, вещью. Начала давиться клейкой лентой.

Когда Томми и Кара закончили — уселись на тахту оценить ситуацию.

— Восемьдесят шесть, блядь, долларов, — пожаловался Томми.