С закрытыми глазами, или Неповиновение

У него ещё было и самостоятельное задание. Однажды на уроке была минута перерыва, рав хотел показать ученикам что-то на балконе, я один остался на своём месте, напротив кресло из анекдота, а этот, с наглыми глазами, тоже вышел со всеми на балкон, а потом бегом вернулся, вспрыгнул на кресло, широко развёл руки и немного склонил голову в сторону – вот так распнут меня.

Но помощь у них не получилась – живой анекдот сбежал из кресла на диван. Побег из кресла – интересное дополнение к живому анекдоту. Но теперь любитель анекдота, пришедший посмотреть живой анекдот, найдёт кресло пустым и уйдёт, решив, что это был мой розыгрыш.

Так чтобы не ушёл ни с чем любитель анекдота, мне приходится подтвердить, что розыгрышами не занимаюсь – сдам ещё и "девочек". Которых мне постоянно поставляют, чтобы в постели, в отдельности с каждой, конечно, не все вместе, ведь не сводят двух агенток в одной постели – агенты не должны знать друг друга, а потом "накрыть" после того, как расскажу тайну моего Б-жьего дара распознавать чекистов. Но что это за кретины, которые таким путём хотят узнать о моём таланте, который оказался бы вовсе не талантом, если бы я не разобрался ещё до постели в "боевых подругах" по борьбе против завоза неевреев, – Эллочка, Зилпочка, Навочка, Валерочка. Не могу оклеветать честных девочек от двадцати до тридцати пяти. Прямо заявляю: ну, что есть – то есть, но уж чего не было – того не было!

Сразу после развала борьбы против завоза неевреев, мне их подставляли, по разу: Эллочку на рынке, Валерочку в здании суда, а Зилпочка или Навочка просила по телефону какую-то мою книжку, дал, это было единственное продолжение.

А я тоже хорош! Был на кэгэбэшной первой программе на радио Реувен, дал мне сказать несколько слов о завозе неевреев, а потом позвонил и спросил, кого я ещё могу ему порекомендовать из своих дружков по этой теме. Ну я и сдал всю организацию, все явки, всех её активистов, мужчин и девочек, все их имена, все их телефоны. Сдал кэгэбэ.

Хоть я всегда об одном и том же говорю или думаю, но внимательно слушал рава. Начал рав со своих воспоминаний о том дне: все вышли на улицу, плясали, пели, читали Галель – всё еврейство радовалось. Потом рав цитировал из двух написанных им двухсот книг высказывания за и против государства известных в то время рабаним. Очень известный сказал, что не пройдёт и пяти лет… потом он же сказал, что не пройдёт и десяти лет… потом назвал ещё какую-то смешную сегодня цифру. В заключение урока рав высказался за активное участие харедим в делах государства, чтобы было еврейское влияние. Но с сожалением отметил, что "мы" молчим и учим Тору.

На этом урок кончился, слушатели расходились, рав поднялся. Я протянул раву принесённую книгу и сказал, что в ней о том, что происходит у меня. Рав не раз призывал своих слушателей к писательству, говорил, что это не сложно, надо только начать. Рав осторожно взял и сказал, что посмотрит, можно ли это читать. А у крови ближнего можно стоять? Учитель читал бы и порнуху – только бы помочь погрязшему в разврате, жизни которого угрожают.

Я хотел было уйти, но рав снова сел и начал читать с первой страницы. Я растерялся, такого никогда не видел – ну, дают книгу почитать, берут её, потом возвращают. Я присел в стороне. Мы остались одни. Рав перевернул ещё две страницы. Сказал, что тяжело читать, надо разбираться в написанном. Я удивился, разве он уже что-то прочёл. Ответил, что, конечно, прочёл, и пояснил, что не читает справа налево, а сверху вниз, и показал взмахом руки. Добавил, что это трудно читать, а он пишет просто. Спросил, для кого я пишу. Я сказал, что рав пишет для общественности, а я пишу для Нехамелэ. Спросил, есть ли у меня выразительное, яркое место. Я показал ему на рассказы Нехамелэ. Он начал их читать, но очень быстро поднял голову от книги. Я больше не переспрашивал, успел ли он прочесть. Спросил он: "За что эту Нехамелэ?"

Большой неожиданностью для меня был гомососный вопрос. Реакция моя была неожиданно быстрой. Спросил: "А если за что, то можно?!" Как и все гомососы, он не ответил. Но ведь знает, что нé за что не бывает. Значит, знает, что бывает. У меня перехватило дыхание, но я настойчиво повторил ещё два раза: "А если за что, то можно?!" Он не отвечал. Я продолжил, теряя рассудительность и контроль над собой: "Эта книга о неповиновении этому государству, а не вопрос соучастия или несоучастия с этим государством. Это государство кэгэбэ!" – "Я так не думаю", – ответил он медленно, не глядя на меня.

Если так не думают, то и не спрашивают "за что?".

Он поднялся, а я взял оставленную на столе книгу, которую он не взял.

Поэтому и читал что-то, чтобы не брать.

Боялся запретного.

Он пошёл к двери и спросил: "А тебя за что?" Я повторил необычно серьёзно: "А если за что, то можно?!" Он не ответил.