Саалама, руси

В Германии все громко разговаривают и чаще улыбаются — здесь все угрюмые. Андрей равнодушно отвел глаза и уставился в стекло.

— Станция «Площадь Ильича», переход на станцию «Римская».

Где-то в солнечном сплетении предательски заныло. Он даже не смог бы толком сформулировать, зачем сел на эту ветку, куда ехал. И если уж совсем по правде, кого рассчитывал там увидеть. Он не хоронил Аминку, не видел гроба, не знал, где ее могила. Поэтому и не было ощущения смерти. Головой он понимал, что в квартире может сейчас жить кто угодно. Но все равно туда ехал. В каком-то смысле это был его дом.

За два года в Германии Андрей стал совсем берлинцем. Вернулся акцент, парень путал станции метро. Привычно называл домом отцовскую квартиру, а не однушку на Проспекте.

— Станция «Перово», следующая станция «Новогиреево».

Андрей поднялся на ноги и подошел к дверям. Поезд дернулся, выдохнул и начал набирать скорость. Сильнее замотало. И ничего за два года не изменилось. Замызганный вагон, наклейки такие же на стенах, реклама и схема веток, сиденья изрисованные. И то же чувство нетерпения.

Перед глазами мелькали черные стены тоннеля, завешанные проводами. Где-то в середине маршрута вагон резко качнуло — так всегда бывало на одном и том же месте. Гадетскому стало не по себе. Будто он снова едет из института домой, а там будет Аминка. И доза.

По спине пробежал холодок.

— Станция «Новогиреево», конечная…

Андрей выпрыгнул из дверей, расталкивая напирающую толпу.

На улице дул ветер, накрапывал дождь. Москва кипела, развивалась, а эта улица была будто заморожена: как и два года назад, закрытый киоск, круглосуточный магазин, криво припаркованные машины, лужи под ногами. Обшарпанные «хрущевки», тополя, собачники.

Парень перебежал дорогу и свернул налево. Он даже не задумывался над маршрутом — ноги сами несли. Налево, потом направо. Дальше дорожка из неровно состыкованных бетонных плит.

Третий подъезд, железная дверь со следами оторванных рекламных брошюр. Он уже не смог бы точно сказать, какой сейчас год и сколько ему лет. И к кому он идет. Андрей дернул дверь, и она спокойно открылась, сверкнув черной дырой сломанного замка.

Тот же подъезд. Грязно-зеленая штукатурка, надпись «Машка — пизда», запах кошачьей мочи и осколки бутылок под ногами. Парень, как и раньше, поднялся наверх бегом. Остановился на площадке и на секунду замер. Дверь тоже не изменилась — обшарпанная, деревянная, обтянутая дешевым дерматином, с длинным порезом в углу.

Гадетский поднял руку и толкнул.

…если Аминка дома, то не заперто…

Дверь скрипнула и легко подалась назад. На секунду, на долю секунды, появилась уверенность — сейчас навстречу выйдет Амина. В мятых трениках и майке, босая. Она сунет в рот сигарету и криво усмехнется: «Привет студентам».

— Привет студентам.

Андрей вздрогнул и резко поднял голову.

Немного нетвердой походкой, плотнее запахивая на себе кофту и кашляя, из зала вышел Дербишев.

— Привет. — Гадетский выдохнул от облегчения и, отгоняя испуг, тряхнул головой.

Артем выглядел хреново. Сразу бросалось в глаза, как он похудел. Кутался в свой свитер и курил. Вообще, в квартире было холодно. Андрей неуверенно огляделся. На улице уже темнело, в комнате — тоже.

Откуда-то из-под ног раздалось надсадное мяуканье, и Герка начала тереться о его джинсы. Вряд ли узнала, скорее, просто требовала ласки. Или жратвы. Гадетский наклонился, легко подхватив кошку поперек туловища, посадил на плечо и погладил. Животное благодарно заурчало, рефлекторно выпуская когти в куртку.

— Давно тебя не было. — Артем задумчиво затянулся и бросил бычок прямо на пол.

— Ты прости, — Андрей замялся, — я не мог прийти.

— Да-да, понимаю, понимаю, — Дербишев прошел мимо него на кухню, приглашающим жестом позвав за собой. — В завязке, да?

— Вроде как, — он оглянулся вокруг и осторожно сел на край жалобно скрипнувшей табуретки. Половина шкафов гарнитура была открыта, где-то даже дверец уже не было. В темноте почти не видно, но, скорее всего, плита и раковина загажены. Да и на столе давно нет клеенки, одни липкие потеки, грязные чашки и нож с присохшими остатками чего-то съестного.

— Давно? — Дербишев чиркнул спичкой, зажигая газ. Стало чуть светлее, от плиты торопливо шмыгнул таракан, парень улыбнулся. — Газ еще есть.

— Два года. А что с электричеством?

Артем, не поворачиваясь, брякнул чайник на плиту и хмыкнул:

— Долго. Молодец, — и тут же легко пожал плечами. — Отключили. С деньгами не очень. Да мне и не надо.

— Чего не надо? Тепла? Артем, зима скоро.

— Да брось, ты же знаешь, я не мерзну. — Дербишев сел напротив, удивленно разглядывая Андрея. — Знаешь, а я рад, что ты чистый. Тебе так лучше. Жить будешь.

От Тема слово «жить» звучало как-то полно и глубоко. От него все звучало так. Он будто смотрел на этот мир со стороны. Как языческий шаман, глядящий на окружающий мир с отстраненной задумчивостью.

— Тем, ты не думал лечиться?