Саалама, руси

— Мать — добрая. Она всех любит, — Дербишев смотрел на солнце сквозь ярко-желтый осенний лист, крутя его за тонкую ножку с круглым черенком. Пахло теплом. — Бога нет. Его нееет, — Тем протянул и улыбнулся свету. — Мы сами его придумали. Потому что нам страшно. Мы все боимся смерти. И жизни тоже боимся.

Яркие солнечные лучи проходили сквозь лист, высвечивая паутинку жил. Андрей щурился на солнце, чувствуя, как Аминка, лежа на его коленях, поворачивает голову, уклоняясь от режущих глаза лучей.

— А не надо бояться. Мать — она мудрая, она все знает. Не надо ей сопротивляться. Мы все уйдем, когда будет нужно. Я не боюсь.

8

24 июня 2015 года. Среда. Москва. Восемнадцатая районная больница. 07:10

— Доброе утро, — Ливанская без стука зашла в палату.

Было еще очень рано. Парень с ДТП спал, укрывшись одеялом с головой. Дедок на дальней койке, свесив с кровати худые ноги со старческими искривленными коленями, гортанно откашлялся в свернутый в несколько раз платок. С любопытством изучил мокроту, свернул его еще раз и вытер губы.

Анатолия определили на кровать у окна. Лялька звонила часа в три ночи, беспокоилась, ревела. Ливанская поговорила с ней, только чтобы отвязаться. Но к Самсонову все же постаралась зайти сразу, как пришла, до обхода.

— Ну, как дела? — она, подвинув стул, села около кровати.

Мужчина вздохнул и подтянулся:

— Да так же, вроде. Болит, правда, поменьше. Как думаешь, может, само пройдет?

Она вместо ответа осмотрела кожу, потом склеры глаз. При дневном свете было лучше видно, чем у Самсоновых дома, и явно определялась желтизна.

— Давай-ка заголяйся, гляну еще раз.

Мужчина задрал футболку, и хирург быстро пропальпировала печень.

— Ты ел сегодня?

— Да какой. Не хочу ничего, — он отрицательно покачал головой.

— Ну и отлично. Сейчас подойдет сестра, возьмет кровь. Понадобится — УЗИ сделаем, посмотрим. Ну, все, не переживай, не смертельно. — Ливанская улыбнулась и набросила одеяло обратно.

Снова зашла спустя два часа — спросила, как дела, еще раз осмотрела.

— Анализы пришли? — Ливанская протянула руку и взяла у интерна карту. Пару минут сосредоточенно листала, то и дело кивая сама себе. — Пробы печени хорошие, на цирроз не похоже.

Она задумчиво нахмурилась:

— Слушай, ты еще полежи, ладно? Мы еще пару анализов возьмем.

Самсонов покладисто кивнул и проследил взглядом, как врач с интерном вышли из палаты.

— Это камень? — Яна неуклюже подстроилась под стремительный шаг Ливанской. Та раздраженно бросила:

— Нет. Боли были бы сильнее.

— Может, рентген желчных путей сделать? — Яна попыталась угодливо заглянуть той в глаза.

— Не будут они контрастироваться при желтухе, — Ливанская отрицательно покачала головой, думая о своем.

Это совершенно точно был не камень, простой диагноз она уже отбросила. Но, с другой стороны, при пальпации желчный пузырь не казался увеличенным.

Женщина решительно остановилась и повернулась к интерну:

— Давай-ка его на УЗИ брюшной полости. Потом бегом ко мне.

Но и УЗИ ничего толком не выявило. Ливанская весь день так и эдак прикидывала, но не могла определиться с диагнозом. Ей не нравились пришедшие анализы, именно потому, что в них не было явной патологии. Но РОЭ почти под пятьдесят, а болей нет. Желтуха — склеры глаз темные. А гепатит отрицательный. Течение полтора месяца — не так много. Но патология без явно выраженных симптомов могла длиться черт знает сколько времени.

— Придержи край, я сейчас закрою.

Ливанская чуть заметно вздрогнула, отрываясь от своих мыслей.

У нее шла уже третья плановая операция за день. На двух Ливанская была первым хирургом, на этой ассистировала. Женщина кивнула Майорову и отвела кишку в сторону.

Как и все врачи, она давно уже привыкла работать с одним пациентом, а думать о другом. Работы никогда не бывало мало, и со временем разговоры на отвлеченные темы и мысли о других пациентах начинали не расхолаживать, а, напротив, помогать концентрировать внимание на операции, не давая расслабиться и потерять сосредоточенность.

Она проследила, как Валерий Арсеньевич с потрясающей скоростью накладывает идеально ровные крепкие швы, и снова поймала себя на мысли о диагнозе Самсонова.

9

Кафе напротив восемнадцатой горбольницы. 17:30.

Гадетский неторопливо прихлебывал дешевый холодный кофе из пластикового стаканчика и молчал.

В какой-то мере ситуация его даже забавляла. Искренняя вера была для него понятием туманным. Парень уважал крестного, вполне понимал его духовность, но сам относился к верующим с долей высокомерной снисходительности, как к малым детям.

— Абсурд! Любая религия — абсурд! — а Ливанская горячилась. Не в состоянии справиться со своими эмоциями, она все очевиднее демонстрировала неприкрытую агрессию. — Не может нормальный человек в здравом уме верить в такую чушь, — она яростно жестикулировала, забыв о недопитом кофе и брошенной в блюдце сигарете.

Талищев пошел пятнами.