Саалама, руси

— Андрей, — ее голос был громким, властным, с острой приказной интонацией, — Андрей, не спи. Ты помнишь, что с тобой случилось?

Дина Борисовна видела от входа, как мальчик (с высоты своего возраста она могла его так называть) медленно поднял веки. Мутные глаза с расширенными зрачками невидяще проскользили по потолку слева направо и снова начали закрываться.

Ночью, когда пациента только подняли на этаж и оценили тяжесть состояния, она даже хотела отказаться оперировать — это представлялось бессмысленной мукой для пострадавшего и тратой сил для хирургов. Взялась только из-за Ливанской. Эта женщина вызывала у Дины Борисовны приязнь, почти привязанность — надо было хотя бы попытаться.

А теперь, глядя на обмотанного проводами пациента, впервые увидела в нем знакомого человека. Вспомнилось, как буквально неделю назад она брала его ассистировать в операционную. А мальчик талантливый. Дина Борисовна тогда отметила, что у него очень хорошие руки, такая редкость — это дается от Бога.

Вениаминова неожиданно почувствовала, что у нее страшно кружится голова — перед глазами начало не то чтобы плыть, а как-то смазываться. Шум в ушах нарастал. Мысли стали путаться…

Пожилая женщина шатнулась назад, ища опоры, и облокотилась о холодную стену.

— Андрей, посмотри на меня, — Ливанская наклонилась еще ниже и ударила по щеке, пожалуй, вложив чуть больше силы, чем следовало — звук получился чересчур звонким.

Муть перед глазами Дины Борисовны развеялась, и сразу стало легче дышать. Она глубоко втянула воздух, отгоняя слабость. Лоб был покрыт испариной. Вениаминова сморгнула и сконцентрировалась, пытаясь понять, где она. Через секунду задержала взгляд на подчиненной и взяла себя в руки.

— Не надо, не теребите, — Вениаминова прокашлялась и сделала шаг к кровати, превозмогая минутную слабость. — Это естественно: наркоз очень сильный давали. Вы же сами понимаете — сутки будет отходить.

Женщина еще глубоко вздохнула, отгоняя дурноту, но Ливанская стояла к ней спиной и не обратила внимания.

2

Восемнадцатая городская клиническая больница. 15:50

— Патрисия Яновна, — хирургическая сестра постучала и заглянула в ординаторскую. Ливанская сухо кивнула, и женщина вошла, неуверенно замявшись в дверях. Она бросила взгляд на хирургов, подошла к Ливанской вплотную и понизила голос, сжимая в руках горловину черного мусорного пакета, — я просто не знаю, кому отдать, вроде родственников нет.

Та непонимающе подняла глаза, и Альбина положила пакет на стол:

— Наверное, вам. Вы же вроде… — женщина стушевалась, так и не закончив мысль. — Извините, — и торопливо вышла.

Ливанская проследила за ней взглядом. В ординаторской повисла тишина. Все как-то смущенно прекратили обыденные разговоры и нарочито отвели глаза.

Она решительно встала и, взяв пакет, вышла. Ей все казалось, на нее смотрят, провожают взглядами, и она шла быстро, не оборачиваясь. Остановилась только на площадке между лестничными пролетами. Там никого не было, стояла тишина, в окно просматривалась безлюдная парковка. Ливанская положила пакет на подоконник и медленно развязала стянутую узлом горловину.

Она знала, что там. Сколько раз в больницу по ночам привозили экстренных пациентов и хирурги, разрезав одежду, кидали ее в подставленный сестрой пакет.

Сверху лежали небрежно брошенные хирургами джинсы. Пояс и левая штанина полностью промокли от крови и мочи — значит, Андрей лежал на боку. Она постоянно подспудно задумывалась об этом, сама не понимая, зачем. Иррационально, бессмысленно, но ей надо было знать, как он лежал. И женщина мысленно в сотый раз представляла: как, в какой позе, насколько он чувствовал боль, прижимал ли пальцы к животу, удерживая выступающие внутренности.

Бурые грязные пятна остались везде: на кедах, носках, часах. Она вынимала вещи, складывая их на подоконник, и мучительно пыталась почувствовать запах. Ведь от них должно пахнуть Андреем — его одеколоном, мылом, лосьоном после бритья. Но пахло только железом и почему-то хлоркой. Наверное, пакеты лежали на одной полке с дезинфицирующими средствами. Футболки не было. Ее, скорее всего, разрезали и выкинули. Не было сумки, телефона, пакета с грязным халатом. Она стиснула в пальцах ткань, больше на ощупь, чем на вид, узнавая старые протертые джинсы, светло-голубые, дешевые, с шершавой металлической пуговицей-гвоздем на поясе.

— Быстрее, быстрее, — Андрей торопливо расстегивал на ней рубашку, дергая воротник. Женщина неловко притянула его к себе за шею, другой рукой опираясь о столешницу.

— Ты на сколько заступаешь? — она, задыхаясь, стянула футболку, больно задев горловиной уши, и, не глядя, уселась на стол.

Андрей запоздало расстегнул царапающиеся часы.

— Не знаю, до послезавтра, наверное.

— Плохо, — она перевела дух, нетерпеливо елозя по столешнице, — я послезавтра дежурю, — опустила руки к его джинсам, проталкивая в петлю шершавую металлическую пуговицу-гвоздь.

Она резко выдохнула и стиснула зубы.