Саалама, руси

Но та отрицательно покачала головой:

— У меня язва в графике, я обещала взять пациента.

— Вообще, мне кажется, что вам не стоит сейчас оперировать, — Дина Борисовна оценивающе посмотрела Ливанской в глаза, но та была спокойна и собрана.

— С какой стати? — правда спросила чуть резковато, не так, как обычно, но, в общем, по ней не было видно каких-то особых переживаний.

Заведующая еще посомневалась секунду и не стала настаивать.

Восемнадцатая городская клиническая больница. 12:02

Ливанская сидела на корточках, пристально, будто просверливая насквозь, глядя на Андрея. Парень с усилием повернул голову на пару сантиметров и скосил глаза: узнал — взгляд стал осмысленным.

Женщина выдохнула с облегчением и усмехнулась:

— Ну, привет. — Она протянула руку и провела по спутанным тусклым волосам — тактильные ощущения давали больше чувства реальности происходящего.

По-настоящему Гадетский проснулся минут пять назад, еще мутно глядя в потолок, но уже не проваливаясь обратно в сомнамбулически-коматозное состояние. Экстубировали его еще ночью, дышал он сам, кислород в крови был почти в норме. То, что пациент проснулся, первой заметила Наталья — реанимационная сестра. Правда, ее он не узнал.

А Ливанскую точно узнал — глаза стали ясными. Парень даже попытался что-то сказать, но губы так спеклись от сухости подаваемого через маску кислорода, что он не сразу смог их разлепить — связки занемели. Он через силу сглотнул и хрипло прошептал:

— А что, я на операции не умер?

Она усмехнулась:

— Нет, не умер. Ты знаешь, что тебе операцию делали?

— Я вижу, — парень отвернулся, глядя в потолок. Скорее всего, просто не мог больше удерживать склоненной голову. Он перевел дух и уже более внятно проговорил: — Меня зовут Андрей Гадетский, мне двадцать два года, сегодня первое сентября. — На самом деле, было уже пятое, но он об этом не знал. Парень замолчал на пару секунд, дышать было тяжело. Он резко вбирал в себя воздух, практически тут же его выталкивая, после чего пару секунд не дышал вовсе. Андрей прикрыл глаза, потом скосил их вниз. — Ты трубку дренажную держишь, — он сцепил и расцепил липкие, покрытые жесткой коркой губы, — двумя пальцами.

Ливанская действительно механически придерживала верхний дренаж — отвод от травмированной поджелудочной.

— А что за трубки? Меня дренировали? — впервые во взгляде Андрея промелькнуло беспокойство. — Что случилось?

— Не помнишь?

— Нет.

— Тебя шесть раз на нож посадили.

Он с растерянным непониманием смотрел в потолок, задумался на пару секунд, потом сморгнул:

— Не помню.

Ливанская подождала, давая ему собраться с мыслями:

— С тобой следователь хотел поговорить.

Парень снова чуть повернул к ней голову, заволновался:

— Что, прямо сейчас?

— Нет, когда из реанимации переведем, — она рывком поднялась. — Торопиться некуда, все равно никого не найдут.

Андрей вместо кивка прикрыл глаза. Вдохнул, подождал, потом снова повернул голову:

— А что на операции?

Женщина сделала шаг вбок, встав так, чтобы он видел ее лицо:

— Проведено две операции. Трое суток в коматозном состоянии, так что сегодня пятое число. Кровопотеря три с половиной литра, в общей сложности перелито восемь, проведена спленэктомия.

Говорила всю правду, не сглаживая: он — будущий хирург, а не кисейная барышня, удар держать умеет.

— Тонкий кишечник зашит, толстый зашит насколько возможно, было нарушено кровоснабжение брыжейки, так что учти, пока тебе поставлена колостома. Уберем через месяц. Печень слегка задета, поджелудочная — дренирована, обширная забрюшинная гематома — сколько могли, вычистили, зашит мочевой. При первой операции ты дважды давал остановку.

Парень, глядя в потолок, выдохнул и хрипло выдавил:

— Ясно, — помолчал минуту, собираясь с мыслями. — Колостома — это еще одна операция?

— Да, — она кивнула.

— А можно было без нее обойтись?

— Можно, но не нужно. Хирурги решили подстраховаться, я того же мнения. — Ливанская стиснула зубы. — Тебе двадцать два года, я не готова оставить тебя инвалидом. Сделаем лапараскопически, если будет подход.

Андрей согласно прохрипел:

— Понятно.

Женщина искоса глянула на палату, низко наклонилась над кроватью, почти к самому лицу, и тихо спросила:

— Все нормально?

Он утвердительно прикрыл глаза:

— Да, — слова стали едва разборчивы. — Пить хочу.

— Нельзя. Задета поджелудочная, дня четыре будешь оставаться на парентеральном питании. Спи пока — время быстрее пройдет.

6

6 сентября 2015 года. Воскресенье. Москва. Восемнадцатая городская больница.

Потолок медленно вращался перед глазами. Состояние было странное. Поташнивало от боли: ноющая тяжесть сдавливала кишки в тугой пульсирующий узел. В мутном неясном мареве часы слиплись в сплошную тягуче-серую тягомотину. Каждый вздох был отдельным событием, четко отделенным от предыдущего. А время отмерялось лишь шагами реанимационных сестер. Андрей уже научился отличать их по звуку — днем, ночью.