Саалама, руси

— Ну, Андрюш, ну брось. Вывернемся. — Она неприятно дернула его спутанные грязноватые волосы. — Мне Мамед обещал чистый подогнать.

Андрей хмыкнул, но девчонка горячо, убеждающе зачастила:

— Да нет, серьезно. Завтра. Индийский. Отлично вставит! — она, уговаривая, прижалась теснее. — Не то, что у этих сраных таджиков брать.

Парень сглотнул. От одного слова «вставит» кровь в венах побежала быстро и жадно.

— А платить чем?

— Я разберусь. Он дешевле обещал отдать. — Она потянулась вперед, пару раз коротко и мокро прижавшись к губам.

Индийский — и дешевле? Гадетский недоверчиво усмехнулся и сел, где-то на границе сознания забрезжило сомнение — так не бывает. Но Аминка не дала задуматься по-настоящему:

— Ширнешь меня? У тебя рука легкая. — Девчонка стянула свитер и вопросительно посмотрела на парня.

Пока она сноровисто приготовила дозу и набрала шприц, которым пятнадцать минут назад пользовался Андрей, парень еще подымил в пустоту. Потом присел на корточки, выбирая руку. Вены у Аминки были уже совсем плохие. Он вдруг задумался: «Сколько она на этом?». Получалось, что скоро два года. А если он проторчит столько же, тогда и у него будут вот такие красные сожженные вены, которые уже не принимают иглу и рвутся. И кожа на сгибах локтей будет шелушиться.

— Потерпи. — Он поднес иглу и ввел.

— Классные у тебя руки — ничего не чувствуешь. — Аминка закрыла глаза: непонятно было, то ли ей все же больно, то ли она еще надеялась получить кайф.

Хотя она говорила, у нее теперь приход такой короткий, что его почти не ощущаешь.

17

12 мая 2010 года. Среда. Москва. 15:20

Малика поднесла к уху звонящий телефон, но едва услышала голос Андрея, как трубка чуть не выпала из пальцев.

— Пож-жалуйста.

Внутренности на мгновение связались тугим узлом — он говорил как сумасшедший. Точнее, он практически ничего и не говорил — вся речь его была набором слов, никак не связанных друг с другом. Но что ее по-настоящему напугало — это голос: парень одновременно будто задыхался и захлебывался, то срываясь почти в визг, то переходя на едва различимый исступленный шепот. Спина девушки покрылась холодным липким потом, язык онемел.

— Пож-жалуйста. — Андрей повторил это уже раз двадцать и все никак не мог остановиться. — Ты только никому не говори, — он шумно вдохнул: — Никому не говори, ладно?

— Я… я сейчас приеду. — Сердце удушливо колотилось у горла в предчувствии чего-то пугающе-страшного.

Москва. Новогиреево. 16:10

Дверь, скрипнув, приоткрылась на пару сантиметров, и в проеме показался дикий блуждающий глаз — совершенно черный. А через секунду проход освободился.

Андрей стоял не на пороге, а в глубине коридора, будто боялся ее. Верхняя губа его блестела от пота и жидкой слизи, текущей из носа. Он весь трясся, двигаясь хаотичными рваными движениями. На парне была грязная, покрытая пятнами майка-алкоголичка и заношенные джинсы, болтающиеся на отощавших ногах, отчего он мерз и сжимал плечи, пытаясь согреться.

— Пришла? — Андрей недоверчиво посмотрел на девушку, будто не мог полностью полагаться на зрение. Ноги у него были босые. И он не замечал, что наступает грязными пятками на разбросанный по полу мусор, и то и дело взмахивал руками, будто отгоняя насекомых.

Малика шагнула через порог, неуверенно прикрыв за собой скрипучую деревянную дверь. В квартире воняло: кошками, потом и еще чем-то едким. Она даже не сняла туфли, хотя с детства была приучена соблюдать чистоту.

До этого дня она даже не знала, где почти весь год жил Андрей.

— Тебе плохо? — Малика смотрела беспокойно. От одного его вида у нее во рту разлился кислый привкус страха.

Парень как-то отчаянно-резко и сильно замотал головой. Он прислонился к стене, сжал пальцами локти. Руки у него были бледные и синюшные. Его бил озноб. По лбу и щекам градом тек пот — мокрые волосы грязной паклей прилипли к вискам.

— Андрей, ты один? — девушка неожиданно для себя заговорила с ним тихо и вкрадчиво, так говорят с маленькими детьми. Или дегенератами.

Он на секунду поднял на нее полоумный затравленный взгляд, а потом, видимо против собственной воли, посмотрел на настежь распахнутую дверь в комнату. В коридоре было не так уж светло, на блекло-белых обоях в мелкий синий цветочек желтели разводы с протекающей крыши — от потолка до прислоненной к стене кривоногой тумбочки с облупившимся лаком. Вокруг была неряшливо разбросана обувь. Малика узнала его синие кеды и кроссовки. Девушка сделала шаг и ступила в пятно света дверного проема комнаты.

— О господи! — она споткнулась и шарахнулась от двери.

Ударилась ногой об острый угол тумбочки, но боли не почувствовала. Закричала бы, но перехватило дыхание. Девушка судорожно, с сипом, втянула в себя воздух и, вскинув руки, зажала рот ладонями. Желудок тягуче скрутило и с сосущим ощущением потянуло вниз. В голове мутно закружилось