Саалама, руси

Амина лежала на полу в комнате, он ее даже не поднял. Собственно, и скорую Андрей не вызвал. Удивительно, но глаза зафиксировали мельчайшие детали: старую, еще советскую, стенку, практически пустую, софу, покрытую линялым пледом. И ковер, с проплешинами в тех местах, где раньше стояла мебель.

На нем Ниязова и лежала. Неестественно скрючилась почти в самом центре рисунка: орнамент — цветы и блекло-зеленые листья. Малика почувствовала, как резко подкатила тошнота. Казалось, еще секунда, и ее вывернет прямо на грязный, забросанный бутылками и окурками пол. На синие кеды у обувницы.

Амина съежилась так, что лицо ее оказалось уткнуто в жесткий ворс ковра, а колени смотрели в потолок. Неловко задранная майка вызывала резкое чувство стыда и гадливости. Кожа уже посинела. Скрюченная рука трупа была прижата к бедру — вокруг кисти все еще переплетались цветные веревки фенек.

Неожиданно-громкий стук в дверь сбил Малике дыхание, ее бросило в жар, но дурнота прошла, и картинка перед глазами на мгновение приобрела чересчур резкие, четкие очертания.

Андрея стук тоже взбудоражил, будто выдернув из прострации. Он беспокойно посмотрел на девушку — вопросительно, как маленький ребенок:

— Кто там?

Странно, но когда Малика, словно со стороны, услышала собственный голос — он был спокойным и убеждающим. Тогда как она даже не ощутила, что открывает рот. Ее охватила удивительная апатия, свойственная ситуациям, когда терять уже нечего и вот она, финишная черта — руку протяни.

— Андрей, открой дверь.

Он смотрел на нее широко раскрытыми, заполошными глазами. Девушка ободряюще кивнула. Гадетский невольно сделал шаг вперед. Потом еще один. Ручка медленно, с запозданием, скрипнула в его руке, и дверь открылась.

— Пошел на хуй! — изменение в настроении произошло так стремительно, что Малика едва успела его уловить. Секунду назад он не мог нащупать почву под ногами, трясясь и опираясь на стену. Но, распахнув дверь, парень вдруг подобрался. Глаза его невменяемо загорелись, и он яростно кинулся вперед, упираясь распахнутыми руками в косяк, загораживая собой проход. Пальцы сжались так, что побелели костяшки и проступили синеватые вены. Кулаки были сжаты, губы тряслись.

— Пошел на хуй, это не твоя квартира! Я никого не пущу!

Парень попытался захлопнуть дверь. Пожалуй, если бы мужчина оказался один — ему бы это удалось. В Андрее бурлила такая неконтролируемая сила, что даже настолько массивный человек, как Талищев, вряд ли бы с ним справился. Но их было трое.

Двое мужиков легко подперли дверь плечами, оттесняя парня назад. Створка скрипнула и широко распахнулась, открывая проем. Гадетский гулко ударился спиной о стену, когда они буквально ввалились внутрь.

В коридоре уже начали открываться двери, соседи, слыша крики, торопливо высовывались проверить. С болезненным любопытством глядя, что творится в «пятьдесят седьмой наркоманской». Гистолог, с неожиданным для такого громоздкого тела проворством, захлопнул за своей спиной дверь, отгородившись от чужих глаз, и щелкнул замком.

— Чего вам надо?! Чего вам надо?! — Андрей заметался по коридору, но через секунду ему на глаза попалась Малика — он замер и вдруг задышал в три раза чаще. — Ах ты сука! Сволочь, это ты! Зачем ты их привела?! Гребаная сука!

Минута, может, две, растянулись для девушки в бесконечно страшную тягомотину. Зрение отстраненно фиксировало детали мучительной драмы, разворачивающейся перед глазами: горящий ненавистью взгляд, искривленное, неузнаваемое, брызжущее слюной лицо. Напряженные, судорожно вздутые мышцы.

Она даже не испугалась. Видела, как парня пытаются скрутить или хотя бы оттащить, но он, наверно, не ощущал боли. Не осознавал, что мужчины пытаются заломить ему руки. Собственно, того удара, который оттолкнул ее назад, Малика тоже не почувствовала. Было не больно — было страшно. Ведь ее ударил Андрей — со злобой, ненавистью и яростью.

На несколько мгновений комната расплылась перед глазами, уши затопил сплошной мерный гул, и почему-то стало невозможно втянуть воздух. Страх задохнуться оттеснил все прочие эмоции. Но вот она сделала первый судорожный вдох, почувствовала боль в спине и открыла глаза.

— Тихо, тихо, тихо… — Талищев бережно помог девушке повернуться на бок (в такой позе было легче хватать ртом воздух), а потом подняться на негнущиеся ноги. Падая, Малика натолкнулась на тумбочку, та развалилась, и девушка сильно ударилась спиной об пол. — Вы как? Голова не кружится? — преподаватель заглянул ей в глаза, но та, прежде чем ответить, посмотрела через его плечо.

В квартире уже никого не было. По полу была разбросана разлетевшаяся во время драки обувь, криво лежала тумбочка с отломившейся ножкой и распахнутой дверцей. Остро пахло обувным кремом.

Андрей торопливым маршем несся вверх по ступенькам. Один пролет, два. Осталось семь. Телефон в кармане грел душу: «Забей. Приезжай, я вальну тебя. Я только что попробовала — чума. Андрей, это кайф! Мменя так тащит…».

Аминка достала героин.