Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

Так вот, говорю, едучи в зал «Савва Морозов» на переговоры, Уд завернул из любопытства пешочком к транспарантам возле памятника Марксу, шел там митинг протеста в защиту социальных прав трудящихся. Затесался он в негустую толпу, послушал речи и поймал себя на том, что лозунги против власти капитала его сексуально возбуждают. Кроме того, слова про голод масс действовали на него как аперитив перед предстоящим застольем в ресторане. Эту связь контрастных явлений он впервые открыл для себя в ресторане «Пекин», где в меню (а потом на блюдах) увидел цветы хуахуа, трепанги, плавники акул и много чего другого экзотического. Поедая ужин из двадцати двух блюд, он вывел почти социологическую теорию о том, что, чем более народ какой-то страны погряз в нищете и антисанитарии, тем изысканнее у этой страны национальная кухня. Удовольствием изобилия бонза наслаждается посреди всеобщего недоедания и втянувшихся животов, и мысль о тех, кто судорожно глотает слюну при виде горсти риса — эта мысль у восточного чревоугодника и сибарита выступает в качестве соуса, возбуждающего аппетит.

На том митинге у памятника Марксу подошла она, Татьяна, глаза горят, на высокой груди круглый октябрятский значок с личиком Ульянова-ребенка. Не помнит Уд, как на него нашло. Желание совпало с каким-то диким побоищем, как потом узнал Уд, митинг был несанкционированный и омоновцы его разогнали, во время разгона забрали троих телохранителей босса и в автобусе вместе с оппозиционерами увезли в милицию, вот почему получилось, что Уд остался один на один с народом, без посредников.

Уже сквозь помутнение рассудка слышит он ее конспиративный шепот: «Иди за мной и не оглядывайся». Пошел, вернее, повели, как бычка. В полусоображении оказался по соседству на задворках Музея В. И. Ленина, пробирался впотьмах по каким-то лестницам и последнее, что осталось в мозгу перед полной отключкой, — валит его эта бывшая пионервожатая на знаменитый ленинский диван в запаснике музея, и едва ополоумевший Уд изготовился страшно, с разбегу боднуть партнершу, со стены на любовников падает не менее известная, чем диван, громадная картина Серова, где Ленин принимает ходоков. Вот ведь как бывает. Им уже было не до любви. Татьяна думала, что он потерял сознание от удара произведением искусства, а это Уд просто был в своем ступоре.

Видно, не выдержал тогда вождь надругательства и наказал, как мог, пакостных практиков архипорочной теории стакана воды… После того случая у Уда при виде красных флагов стал проявляться синдром совмещения эротического подъема с острым приступом зоологического антикоммунизма.

7

Как мать говорю, как женщина.

А. Галич

Как они оказались наедине с Юлией, заслуженной артисткой и содержательницей вечернего заведения и казино, Уд не помнил. Видимо, это устроили режиссер и Лапиков, комната была небольшая, но шикарная, в стиле барокко — вся в позолотах, завитках, амурчиках и муарчиках. Где-то за двумя-тремя стенами оркестр играл «Зайка моя», Юлия сидела в кресле в золотом халате и беззвучно шевелила губами, глядя, как по голому шару головы магната поползли свекольно-красные пятна. Он встал с видом сомнамбулы, Юлия инстинктивно повернулась к зеркалу, чтобы поправить прическу, но тут сбоку кто-то набросился на нее и повалил на пол. Слабым остатком здравомыслия она успела подумать, что это рэкет или налет налоговой полиции. Но это был он, Уд. С докрасна раскаленной головой, с отлетевшим лейкопластырем, набычившись, он — сама оголтелая вздыбленность — разбежался и рухнул куда-то вниз, откинув полы халата. Юлия ничего не успела понять. Ее тяжелое «ах». Совиное уханье. Истошный вопль. Удар как бы молота на листопрокатном стане. Нечеловеческая боль. Обморок услады. Сумерки сознания. Медленное пунктирное возвращение реальности…

Юлия сначала подумала, что она умерла. Но жизнь постепенно возвращалась к ней. Стянула с головы задравшийся халат, крупным глотком втянула в себя воздух. Осмотрелась. Рядом на полу в обмороке лежал совершенно голый мужчина с мокрой головой, с темечка свисала лента лейкопластыря, перекрученная, как липучка для мух. Вглядевшись, Юлия увидела, что и весь он был мокрый и склизкий, словно новорожденный. Ей показалось, что она вся чем-то изнутри до отказа полна, чем-то распираема, но это было ложное остаточное ощущение наподобие фантомной боли. Без сомнения, это безразмерное чудовище, принявшее облик алкогольно-цементного магната, только что побывало в ней целиком, заставив пережить адскую смесь ужаса, острого наслаждения, боли и жажды немедленного повтора.