Сестра моей будущей тещи проживает в том же квартале, что и актриса, играющая Эвелину (которая, несмотря на успех, осталась «женщиной простой и приветливой»). Муж сестры счастлив, что «в семье появилась творческая личность». Прибыли Бержероны, то ли соседи, то ли родственники, уже не знаю. Отвечаю на вопросы, не понимая их толком, путаю именинный торт во Французском банке со взрывом Эвелины, но, похоже, это мало кого тут шокирует. Среди всего этого гама мне удается загнать Шарлоттину матушку в угол.
— Это ваша дочь заговорила с вами о свадьбе?
— Шарлотта? Она для этого слишком сумасбродна. Зато вы, крепко стоящий ногами на земле, разве вы не считаете, что ваши отношения пора упорядочить?
— Для этого нам с ней надо поговорить, а я даже не знаю, где она.
Будущая теща издает некий музыкальный звук и потчует арахисом господина Бержерона.
— Вы непременно должны мне сказать, где она!
— Понятия не имею, мы с ней уже три месяца не виделись.
Она занята десятью вещами одновременно, обращается ко всем сразу и заодно предлагает мне тост.
— Так вы утверждаете, что она уже три месяца не давала о себе знать?
— Муж говорил с ней по телефону на прошлой неделе. Вы ведь ее знаете! Даже ребенком была совершенно непредсказуема!
Она бежит на кухню за подносом с еще горячими пирожными. Я зигзагами пробираюсь сквозь толпу к отцу и резко отрываю его от беседы. На его месте я бы не гордился такой явной покладистостью.
— Как она? Что она вам сказала? У нее какие-то проблемы? Она издалека звонила? Да отвечайте же, черт побери!
Он с некоторым удивлением роется в памяти, не переставая обжираться фисташками.
— Все вроде в порядке. Она, кажется, где-то в провинции. Или за границей. С ее работой никогда ведь не знаешь. Мы привыкли. Так слушайте, Марко, когда будет продолжение «Саги»?
Я прохожу сквозь этот бедлам, словно призрак без савана, — незримый, бесплотный. Пришлось бы держать тут осаду до следующего звонка их дорогой дочурки. У меня нет на это сил, и я оказываюсь снаружи, не получив ни малейшей наводки. В столкновении со случайным человеком моя способность предугадывать развитие событий становится совершенно бесполезной. Любители ведут себя как им в голову взбредет, импровизируют, и все у них идет вразрез с историей, которую ты себе вообразил. Вот было бы неплохо, если бы можно было заранее написать свою жизнь, сцена за сценой, и потом придерживаться сценария.
Колеблюсь между входом в метро и безучастным кафе. Ноги несут меня по какой-то невзрачной улочке, и я не пытаюсь им мешать. Что сделал бы в моем положении герой американского фильма? Уже давно обратился бы к частному детективу.
Мысль не так нелепа, как кажется. Мне нужен как раз такой малый. Пара глаз. Ему будет плевать, кто я такой, стоит мне раскошелиться. Он сумел бы так прищучить руководительницу проекта, что она бы даже не заметила. В конце улочки какой-то тип в серо-голубом костюме протягивает мне руку. Физиономию что-то не припоминаю.
— Мы знакомы?
Протянутую руку нельзя не пожать. Я так воспитан. Меня молча окружают двое других ребят такого же склада.
Все происходит очень быстро, движения отрепетированы, как балетное па-де-де: открывается дверца машины, меня подпирают с боков и плюхают на заднее сиденье. Трогаем. Никто не произносит ни слова, даже я. Напоминает несколько секунд сразу после автокатастрофы: смутно чувствуешь, что произошло что-то нехорошее, и ждешь, когда вернется сознание. Та улочка уже далеко, водитель сворачивает за угол другой. Один из его подручных на переднем сиденье, другой рядом со мной. На всех троих совершенно одинаковые серо-голубые костюмы, у всех троих квадратные челюсти и взгляд холодный, как рыбье дерьмо. Помирая от страха, лепечу самые ожидаемые слова, и их молчание только подтверждает, что они уже знают их наизусть. Машина вскоре оказывается в тоннеле. Крепко зажмуриваюсь, чтобы прислушаться к собственному голосу, отдающемуся у меня в голове: «Нет, Марко, мы уже не в настоящей жизни, у реальности ничего общего с тем, что ты знал до „Саги“. Но, что бы ни случилось, не забывай, что герой — положительный герой — это ты. Иначе они в конце концов сделают тебя психом».
— Куда вы меня везете?
Молчание.
— Вы ни на один вопрос не ответите?
Не оборачиваясь, сидящий на переднем месте спрашивает:
— Сценарист — это ведь вы?
Не знаю, какое испытание мне собираются устроить, но, как это ни странно, он прав. Сценарист — это я.
— Если бы я попытался проанализировать сцену, то сказал бы, что мы в каком-то супербоевике, учитывая сшитые по мерке костюмы и шикарную тачку. Подбор типажей безупречен, а ваша игра отличается редкой сдержанностью. Все внутри, школа Страсберга. Насчет диалогов — общий тон сцены тускловат. Если позволите, дам совет: рискованно чересчур затягивать тревожное ожидание, можете потерять зрителя — вопреки расхожему мнению, он этого не любит. В кино, как только замечаешь этот прием, сразу становится скучно. В пятнадцатисекундной сцене зевота может накатить уже с первых пяти. Речь, конечно, не обо мне, но многие давно бы переключились на другой канал.