Сага

Вдоль тропинки растут гигантские пальмы, жарко и влажно, у меня появляется впечатление, что мы на Мадагаскаре. В таком климате хочется одеваться в белое и ждать вечера. Дом Матильды становится все прекраснее по мере приближения, похож на какой-нибудь охотничий домик в Фонтенбло — весь из белого камня, с овальными окнами. Бассейн сбоку ничего не портит, его почти и не видно за живыми изгородями из олеандров. Какого черта я делаю в подобном месте? Внутри того хуже. Анфилады комнат, пастельные и охристые тона, мебель прошлых веков.

— Моя любимая комната — будуар.

— Настоящий?

— Настоящий. Я вам его уступлю, если захотите побаловать себя.

Она отводит меня в мою комнату и на некоторое время оставляет одного. Мой открытый чемодан покоится в кресле (стиль Людовика XV), одежда развешена в шкафу. Ныряю в постель и делаю несколько плавательных движений, кролем, чтобы добраться до подушек. Хочется кричать во славу аристократии и привилегий. Из окна вижу какого-то крупного, изрядно сложенного малого, плавающего в бассейне. Горничная, одетая по викторианской моде, приносит полотенца и расшитый халат с гербом замка. Облачаюсь в белую рубашку с короткими рукавами, светло-бежевые полотняные брюки и спускаюсь к Матильде, которая ждет меня у лестницы.

— Тут намного лучше того, что вы мне описывали.

— В доме никто не жил пятьдесят лет.

Следую за ней в небольшую отдельную гостиную, где нас ждет накрытый стол. Сразу же хватаюсь за бутылку вина, но метрдотель, тоже ряженый, спешит обслужить меня.

— Видел какого-то юного красавца. В бассейне барахтается.

Она чуть улыбается, заколебавшись на мгновение.

— Он приехал посмотреть остров три недели назад, да так и не уехал. Он очень независим, это его главное достоинство. Когда одному из нас это наскучит, он возьмет свой чемодан и я провожу его до причала. Я вполне уверена, что вскоре его заменит кто-то другой. Не сердитесь, жизнь в замке сделала меня легкомысленной.

Я еще не привык к новой Матильде. Та, другая, обволакивавшая нежностью каждую из своих фраз, осталась на материке. Может, это лучшее, что могло случиться с той, что говорит сегодня с такой прямотой. Нас потчуют вкуснейшими блюдами и лучшими в мире винами, но тип у меня за спиной пытается предупредить малейший из моих жестов, так что это немного портит общее впечатление. Матильда замечает это и просит его оставить нас.

— Обычно я живу тут одна, но принц захотел, чтобы вас приняли наилучшим образом.

Не знаю, что меня удерживает от смеха, когда она говорит «принц».

— Он же меня не знает.

— Вы мой друг, этого довольно.

Я добрался до этого острова, чтобы поговорить с Матильдой, но также чтобы разгадать тайну: почему она здесь? За время своего путешествия я перебрал все возможные гипотезы, но не удовлетворился ни одной.

— Между нами, он в самом деле существует, этот… как же его зовут?

— Принц Милан Маркевич Лодский.

— Кончайте дурачиться.

— Его имя — во всех книгах по истории, и он ждет нас сегодня к ужину.

— Вместе со всем своим племенем?

— Те, кого вы так легкомысленно называете его племенем, не только королевского рода, но также прекрасные друзья. Я вам представлю их одного за другим, сами увидите, они очаровательны.

Беру бокал вина, желая удостовериться, что не сплю. Оно настолько хорошо, что это наверняка сон.

— Скажите мне, Матильда Пеллерен, что вы тут делаете, на этом опереточном острове, среди всех этих голубых кровей?

— Вы сами назвали это бизнесом.

Она опять улыбается. Загадочная. Торжествующая. Одним словом — Матильда.

— Помните, как вы подтрунивали надо мной, все трое, когда я вырезала фото из светской хроники и скандальной прессы?

— Вы умели окружать себя тайной, а это была самая непроницаемая.

— Ну что ж, я уже тогда подумывала о смене профессии. Возьмите еще перепелку.

— Матильда, я вас умоляю!

Растянуть удовольствие. Вот забота настоящего сценариста.

— Кому, кроме звезд, выпала в наши дни эта деликатная задача — давать толпам пищу для грез?

— Коронованным особам?

— Вот именно. Только тут уже не один десяток лет наблюдается ужасный дефицит. Монархии рушатся и становятся смешными, принцессы плодят детей и превращаются в толстых гусынь, ни одна высокородная семья не удерживается на должном уровне. Согласны?

— Раз вы так говорите…

— Утрата мечты сравнима с разорением средств массовой информации, сравнима с гибелью некогда процветавшей отрасли промышленности. Несомненно, этот крах — знак времени, но это также и необходимость заполнить ужасную пустоту. К счастью, горстка дельцов решила взять все в свои руки. Это торговцы глянцевой бумагой, картинками красивой жизни, роскошью, искусством жить, ностальгией, в общем, все те, кто продает блеск и декаданс. А если считать и сопутствующие товары, речь идет о чертовски больших деньгах.

— Но!.. Это же аморально!

— И что? У нас полный аншлаг, как сказал бы Жером.

— Не можете же вы вот так надувать людей… С этими актерами, декорациями…