Сага о Йёсте Берлинге

Каждый раз перед сном она складывала руки на груди и читала вечерние молитвы. Прочтя «Отче наш» и «Господи, благослови нас», она всегда просила бога уберечь ее от любви. «Любовь принесла бы мне только несчастье, — говорила она. — Я стара, некрасива и бедна. Нет, мне нельзя влюбляться!»

Целыми днями она сидела в своей комнате на чердаке маленького домика фру Муреус и вязала каким-то затейливым узором гардины и скатерти. Все это она продавала крестьянам и господам. Она мечтала скопить немного денег, чтобы купить себе маленький домик.

Иметь свой собственный домик на вершине холма, откуда бы открывался широкий вид на горы и церковь в Свартшё, было ее заветной мечтой. Но о любви она и слышать не хотела.

Если в летние вечера до нее доносились звуки скрипки, на которой музыкант, сидя где-нибудь на заборе, играл польку, а молодежь отплясывала так, что пыль стояла столбом, она всегда обходила то место стороной, делая большой крюк по лесу, лишь бы не слышать и не видеть все это. Если случалось на рождество, что в домик фру Муреус забегали крестьянские девушки, прося ее дочерей помочь им приодеться на свадьбу, и те украшали их миртовым венком или высокой короной из шелка и стекляруса, нарядным шарфом или букетиком искусственных роз и пришивали к подолу юбки гирлянды цветов из тафты, мамзель Мари не выходила из своей комнаты: она оставалась у себя наверху, так как не желала видеть, как наряжают невест во славу любви.

Когда в зимние вечера дочери фру Муреус сидели за пяльцами, большая комната рядом с сенями сияла чистотой и уютом, а подвешенные перед очагом спелые яблоки крутились и пеклись на огне; сюда заглядывали часто и красивый Йёста Берлинг и кроткий Фердинанд. Они принимались поддразнивать девушек, то выдергивая нитку из иголки, то мешая им делать ровные стежки, и комната наполнялась веселым шумом, возней; молодые люди ухаживали за девушками, их руки то и дело встречались под пяльцами в нежном пожатии. И тогда мамзель Мари с досадой свертывала вязание и уходила к себе, ибо она ненавидела любовь и все, что напоминало о ней.

Но злоключения любви были ей хорошо знакомы, и о них она умела порассказать. Она не переставала удивляться, как это любовь еще осмеливается давать о себе знать, как не смели ее с лица земли жалобы покинутых, проклятья тех, кого она сделала преступниками, и горестные стоны несчастных, на кого она наложила свои ненавистные цепи. Ей казалось непостижимым, что любовь по-прежнему свободно и легко парит на своих крыльях, а не погружается в пучину забвения под бременем раскаянья и стыда.

Конечно, и мамзель Мари была в свое время молодой, но с любовью она никогда не ладила. Ее не привлекали ни танцы, ни ласки. Гитара ее матери, запыленная, с оборванными струнами, висела на чердаке. Никогда не прикасалась она к ее струнам и не пела нежных любовных романсов.

В ее комнате на окне стоял розовый куст, доставшийся ей от матери. Она редко поливала его, так как не любила цветов — этих детей любви; он стоял покрытый пылью и паутиной и никогда не распускался.

Она почти не заглядывала и в садик фру Муреус, где порхали бабочки и щебетали птицы, а благоухающие цветы рассказывали о любви подлетающим к ним пчелам, — все говорило о ненавистном ей чувстве.

Но вот однажды прихожане Свартшё решили установить в своей церкви орган. Это было летом, за год до того, как кавалеры сделались хозяевами в Экебю. Вскоре приехал молодой органный мастер. Он тоже стал квартирантом фру Муреус и тоже поселился в мансарде на чердаке.

И вот он установил орган, который издавал в высшей степени странные звуки: в мелодию мирного псалма неизвестно как и почему вдруг начинали врываться зловещие басовые ноты, — так что даже во время рождественской заутрени дети в церкви пугались органа и плакали.

Вряд ли этот молодой человек был большим мастером своего дела, но зато он был веселым парнем, и в глазах У него сияло солнце. Для всякого у него находилось дружеское слово — для богатого и для бедного, для старого и молодого. Вскоре он сделался хорошим другом своих хозяев; ах, даже больше, чем другом.

Вечерами, вернувшись домой с работы, он то помогал фру Муреус перематывать нитки, то работал вместе с девушками в саду. А иногда декламировал из «Акселя» или пел о Фритьофе[19]. Он никогда не уставал поднимать клубок мамзель Мари, как бы часто она его ни роняла, и даже починил ее стенные часы.

Он не покидал ни одного бала, не перетанцевав со всеми, от старой дамы и до самой молоденькой девушки; а если случалось, что ему не везло, то он подсаживался к кому-нибудь и поверял случайной собеседнице свои неудачи. Да, это был именно такой человек, о котором мечтают женщины! И что самое удивительное — он никогда ни с одной из них не говорил о любви. Прошло всего несколько недель, как он поселился в мансарде фру Муреус, но уже все девушки влюбились в него, и даже бедная мамзель Мари поняла, что все ее молитвы были напрасны.