Сага о Йёсте Берлинге

Это была пора печали и радости. Слезы капали на пяльцы и смывали нанесенный мелом рисунок. По вечерам какая-нибудь бледная мечтательница, бывало, сидела в сиреневой беседке, а наверху мамзель Мари пела, аккомпанируя себе на одетой в новые струны гитаре, томные любовные романсы, которым она выучилась у своей матери.

А юный органный мастер по-прежнему оставался таким же беззаботным и веселым и щедро одаривал своими улыбками и вниманием всех этих изнывающих от любви женщин, которые ссорились из-за него, когда он уходил на работу. Но вот наступил наконец день, когда он должен был уехать.

У дверей уже ожидал возок, сзади был привязан чемодан; и молодой человек стал прощаться. Он поцеловал руку фру Муреус, а затем поочередно обнял и расцеловал в щечки всех плачущих девушек. Он и сам плакал, расставаясь с маленьким домиком, где провел такое чудесное, светлое лето. Наконец он обернулся, отыскивая взглядом мамзель Мари.

И тогда она сошла по старой лестнице с чердака в своем лучшем наряде. На шее, на широкой зеленой ленте, у нее висела гитара, а в руках она держала розы, которые расцвели в этом году на кусте ее матери. Она остановилась перед юношей и, перебирая струны гитары, запела:

Ты нас покидаешь, но дружеский зов
В душе твоей пусть не смолкает.
И знай: средь вермландских полей и лесов
Друг верный тебя ожидает.

Окончив петь, она, это старое пугало, сунула ему в петлицу цветы, поцеловала прямо в губы и затем убежала к себе на чердак.

Любовь отомстила ей, сделав ее посмешищем в глазах окружающих; но никогда больше она не жаловалась на любовь, никогда больше не забрасывала гитары и не забывала ухаживать за розовым кустом своей матери.

Она научилась ценить любовь со всеми ее муками, слезами и тоской.

«Лучше грустить любя, чем быть веселой без любви», — говорила теперь она.

Время шло. Майоршу изгнали из Экебю, и там хозяйничали кавалеры. Как уже известно, однажды воскресным вечером Йёста Берлинг прочел свою поэму молодой графине Элисабет, и она запретила ему появляться у нее в доме.

Рассказывали, что, когда за Йёстой закрылись двери графского дома, он увидел несколько саней, которые подъезжали к Боргу. Взгляд его упал на невысокую даму, сидевшую в передних санях. Мрачный и расстроенный из-за случившейся с ним неприятной истории, он помрачнел еще более, увидев ее! Он поспешил прочь, опасаясь быть узнанным, но все его существо преисполнилось чувством тревоги. Может быть, только что происшедшая сцена в голубой гостиной имеет какую-то связь с появлением этой женщины? Одно несчастье ведь всегда влечет за собой другое.

Из дому уже бежали слуги, встречая гостей. Кто же приехал? Кто же она, эта невысокая дама в санях? Это была сама Мэрта Дона, знаменитая графиня.

Это была самая веселая и самая сумасбродная женщина на свете. Светские удовольствия возвели ее на свой трон и сделали своей королевой. Развлечения были ее подданными, а игры, танцы и приключения — ее уделом.

Ей было уже под пятьдесят, но она была одной из тех мудрых женщин, которые не ведут счета годам. «Тот, у кого ноги не способны больше танцевать, а губы улыбаться, — любила повторять она, — тот действительно стар, тот ощущает отвратительное бремя лет, но ко мне это не относится».

В дни ее юности этот трон радости и веселья не раз колебался, но разнообразие впечатлений и неуверенность в завтрашнем дне лишь делали ее времяпрепровождение еще более увлекательным. Сегодня она порхала при дворе в Стокгольме, а завтра уже танцевала во фраке и с тросточкой где-нибудь на балу в Париже. Она бывала в полевом лагере Наполеона, она плавала с флотом Нельсона по синему Средиземному морю, она присутствовала на Венском конгрессе и даже осмелилась появиться на балу в Брюсселе в ночь перед знаменитой битвой[20].

Там, где царили удовольствие и веселье, там появлялась Мэрта Дона, их признанная королева. Танцуя и играя, летала графиня Мэрта по всему свету. Чего только она не перевидела, чего не пережила. Она опрокидывала троны, проигрывала в экарте целые королевства, шутками добивалась объявления опустошительных войн! Весельем и сумасбродством была полна ее жизнь, и такой оставалась всегда. Никогда тело ее не было слишком дряхлым для танцев, а сердце — слишком старым для любви. Никогда не уставала она от маскарадов, представлений, забавных выходок и душещипательных романсов.

Если же становилось трудно развлекаться в странах, превратившихся в поле великих битв, она на более или менее долгий срок появлялась в старом графском поместье на берегу родного Лёвена. Жила она здесь и в годы Священного Союза, когда дворы европейских монархов стали для нее слишком мрачны. В одно из таких посещений она взяла к себе Йёсту Берлинга домашним учителем.