Сага о Кае Лютом

У Коршуна было на два сражения меньше, потому он не так устал, но его дар бесполезен в бою. Клетусовец же изрядно выложился в последних кругах. Он тяжело дышал, ворот его рубахи пропитался потом, и кое-где проступали алые пятна, оставшиеся после боя с Отчаянным, но держался он по-прежнему уверенно и спокойно.

Чем больше я узнавал клетусовцев, тем больше восхищался самим Клетусом. Уверен, что он выбрал этого воина далеко не из-за дара. Да и мало ли было на Арене бойцов с таким даром? Только у меня в хирде их несколько: среди живичей пара да у псов трое. Нет! Этот еще умеет думать, разгадывать противника и подстраивать бой именно под него. Отменный воин!

Я думал, что последнее сражение клетусовец начнет точно так же, как и предыдущие — с прощупывания. Скорее всего, Коршун ожидал того же, потому он был ошеломлен резким напором. После первых же ударов силача развалился щит, и спустя несколько вдохов Коршун признал поражение.

— Недаром я пожаловал тебе браслет, — улыбнулся я, вручая победителю пять марок серебра. — Ты отличный воин! Поди, и хельту было бы нелегко с тобой сладить.

И тут я сообразил, что силач не получил ни одной руны с того самого дня, как присоединился к хирду. А ведь это было еще в Годрланде! Неужто у него какое-то условие? Вряд ли он так плохо сражался в Раудборге…

После награждения я расспросил Дометия об этом воине.

— Нет, условия у него нет. Вернее сказать, есть, но не посланное свыше. Клетус запретил Дамиану переходить на второй порог, прежде чем тот не научится терпению.

— А… — раскрыл я рот и тут же закрыл.

— Дамиан на девятой руне уже полтора года, — пояснил Дометий. — Но теперь он доказал, что готов, потому может получить и вторую половину награды.

— У всех хирдманов Клетуса были такие условия?

— Не у всех и не такие, но были. Дар меняет воинов, и нужно крепко держать их в узде, чтобы они не потеряли себя после второго порога.

По сути, я сделал то же самое, когда велел Трудюру убить всех баб в княжеском тереме, а потом запретил ему получать руны. Только я это сказал в гневе, толком не подумав, а Клетус, видать, говорил о том после изрядных размышлений.

— А тебе он тоже что-то запретил?

— Не совсем, — покачал головой Дометий. — В пустыне он велел мне нападать на незнакомых тварей и убивать каждую с трех ударов. Я всегда был излишне осторожен, долго выжидал. Меня на Арене не любили. Хотя я всегда побеждал, зрители считали, что мои бои скучны и очень затянуты. Потому я и не гожусь в хёвдинги — буду сидеть и думать, пока не станет поздно.

— Ко мне ты явился на второй день после смерти Клетуса.

— Так я же прошел его условие.

Волна глухого раздражения поднялась во мне. Хорошо, что Клетус был хёвдингом лишь у шести моих хирдманов, иначе бы они все сравнивали нас. И я явно проигрывал ему во всем. И умен он был, и силен, и грамоту разумел, и прочим премудростям был обучен, на мечах — лучше всех. Поди, и висы умел складывать, и с девками без устали мог баловаться! Единственная глупость, которую он совершил, — это нападение на Набианора прямо на Арене. От нее же и помер.

— Не стоит оглядываться на мертвых! Они уже мертвы, а значит, проиграли нам, живым. Ты не Клетус. У тебя иной путь. Зачем учить каждого воина отдельно, если в бою мы все едины?

Я хлопнул Дометия по плечу и ушел.

Мы провели на острове еще одну ночь. Морская тварь так и не появилась, и я велел отплывать.

Вид у нас, конечно, был потрепанный, особенно у Живодера. Да и остальные могли похвастать свежими рубцами да багровыми кровоподтеками. Херлиф кривился всякий раз, когда поднимал руку, его щека опухла, кусок бороды был сбрит, и там виднелись грубые стежки шелковой нитью. Зато в моей душе наступил мир.

Глава 3

Дальше мы продвигались лягушачьим шагом: прыгали от острова к острову и прислушивались, нет ли поблизости морских тварей. Коршун неустанно всматривался в серые воды Северного моря, чтобы уловить рунную силу как можно раньше. Хвала Скириру, островов тут было много. Конечно, большая их часть — это всего лишь голые скалы, торчащие из воды, или крошечные осколки суши, поросшие мхом и лишайником, но нам и такое подходило, лишь бы уберечь корабли.

Чтобы не напороться на рифы, которыми обычно окружены такие островки, я забрал к себе на «Сокола» того живича, что угадывал в воде скалы и отмели. У него было какое-то длинное живичское имя, которое оканчивалось на -слав: Мирослав, Китослав, Мореслав… На «Лебеди» его прозвали Гармой в честь звезды, которая всегда стояла на одном месте и указывала путь мореходам. И теперь Гарма сидел возле Коршуна, также вглядываясь в темные волны.

Впрочем, Северное море велико, и Бездна еще не успела набить его своими отпрысками настолько плотно, чтобы невозможно было пройти без встречи с ними. Так что мы шли хоть и медленно, рывками, зато спокойно.

Всего лишь раз мы столкнулись с тварью, и то было на суше.

Едва мы пристали к берегу и вытянули корабли, как Коршун вздрогнул и сказал:

— Хельт, рун двенадцать. Вон там, — и указал на холм, что густо порос кустами.

— Один? — на всякий случай переспросил я.

Полусарап кивнул.