Сага о Кае Лютом

Он приподнял голову, и я увидел его мутные красные глаза, слепо шарящие по столу. Углядев чужую чашку, Флиппи протянул длиннющую ручищу, схватил, но я вырвал у него посудину, отшвырнул ее, а потом опрокинул весь стол.

— Как смеешь! — взревел Дельфин, подскочил было, но тут же тяжко упал обратно на лавку.

На краткий миг он даже полыхнул сторхельтовой силой, вдавливая меня в стену. Но я обрадовался. Глядишь, и очухается!

— Как смеешь ты! Славный Флиппи жрет, как свинья, и живет, как свинья! — воскликнул я.

Но он снова опустил голову и померк. Теперь я ясно видел культю на месте ноги и болтающуюся штанину.

Нет, так не годится. Так не пойдет! Я не соглашусь сдаться на этот раз.

— Хальфсен! — крикнул я.

Толмач влетел в дом и замельтешил:

— Эти мужи не из хирда Флиппи, так, пьянчуги-прилипалы. Он уж месяц такой! Хирдманы его и так и сяк пытались вернуть в разум, но на прошлой седмице плюнули и ушли с конунговой дружиной. Остался заплечный, он-то и уговорил хирдманов пойти сражаться. Обычно он всегда рядом, но второй день его не видать.

— А чего корабли не взяли?

— Пьянчугам-то откуда знать? — пожал он плечами. — Это надо у заплечного спрашивать.

— Подсоби-ка мне!

Я поднырнул под руку Флиппи и поднял того на ноги. Или на ногу. Хальфсен подхватил с другой стороны, и мы поволокли сторхельта наружу. Поначалу он хотел шагать сам, но дважды сбивался и обрушивался на нас всей своей немалой тяжестью. Дельфин хоть и был худ, но весил преизрядно, будто его кости и мясо отлиты из железа.

Мы успели пройти всего несколько дворов, как Флиппи вдруг очухался и взревел:

— Куда вы меня тащите?

И шарахнул сторхельтовой силой вновь. Я-то устоял, а вот Хальфсену пришлось потяжелее, он споткнулся и рухнул на колени, вслед за ним повалился и Флиппи. Вот же! Я хотел прежде дотащить его до нашего дома, отмыть в бане, выгнать из его тела Бездново пойло, а уж потом разговоры разговаривать. Всё-таки это Флиппи, а не чих собачий! Но сейчас я видел перед собой лишь кучу твариного дерьма.

Потому я пробудил свой дар, нащупал огонек Дельфина и разом втянул его в стаю. Буаха! Я осел на землю под тяжестью всей его невообразимой силы, будто взвалил на плечи целый драккар со всеми гребцами и грузом. Но почти сразу стало легче! Очень легко! Обострился и слух, и нюх. И флипповский огонь вдруг встрепенулся, заблестел яркими искрами. А еще вдруг на меня накатило желание пощупать какую-нибудь бабу. Накатило и тут же испуганно схлынуло.

Трудюр! Сукин сын! Знает, что я редко пробуждаю стаю безо всякого повода, особенно в городах и на ночевках! Наверное, хотел по-тихому погулять с бабенкой, но тут ощутил мой дар и струхнул. Вот уж я ему устрою! Привяжу к столбу за его торчило и забуду на седмицу!

— Что это? Кто ты?

Всё еще злясь из-за проступка шурина, я не сразу понял, что это сказал Флиппи.

Глава 5

— Что это? Кто ты?

Голос Флиппи прозвучал так ясно и четко, будто не он только что еле шел и бредил. Сам Дельфин сидел на пыльной дороге, едва разминувшись с кучей коровьего навоза, грязные лохмы свисали, точно мокрая пакля, но взгляд был прям хёвдингский. Меня аж пробрало. Ну, почти.

— А ты кто таков? — резко спросил я.

— Флиппи Дельфин, трехсудовый хёвдинг.

— Вона чего! А я думал, калека подзаборный.

Его взгляд упал на обрубок ноги, на мгновение помутнел, но тут же прояснился.

— Та тварь… просто орех в твердой скорлупе, — еле слышно проговорил он. — Откуда взялась та плеть? Никто не знал, какова она.

— Ее убили. Благодаря тебе. Теперь фьорд чист.

— Так кто ты? Откуда взялся? И почему я… — Флиппи замялся, не зная, как выразить свои ощущения, — почему мы… Почему я слышу многих?

— Я Кай Лютый, сын Эрлинга, лендермана Сторбаша. Несколько зим назад ты убил хуорку в землях моего отца в обмен на твариное сердце.

Оперевшись на мое плечо, Флиппи поднялся, снова глянул вниз и скривился.

— Хёвдинг без ноги. Сторхельт, что не может даже ходить. Как ходить по морю? Я не устою даже при небольшой качке.

— А плавать? Плавать сможешь? Каков твой дар? Я знаю только, что он от Нарла, не более.

Он ожег меня гневным взглядом. Не все воины любили рассказывать о своих дарах, особенно если те были чуть заковыристей, чем простая сила или увёртливость.

— Ты спрашивал, почему слышишь многих, — сказал я. — Это мой дар. Ты слышишь моих хирдманов. Если сейчас отпущу, не станешь ли ты снова полубезумным пьяным калекой, который только и может, что рыдать над своей никчемной ногой?

Флиппи призадумался:

— Пока не отпускай. И давай-ка отойдем. Не хочу стоять посреди дворов.

Хальфсен снова подпер сторхельта с другого бока, и мы медленно поковыляли дальше. Только с каждым шагом я ощущал, как на меня наваливается тоска, жалость к себе и желание напиться. Эдак из-за Флиппи у меня весь хирд сопьется. Так не пойдет.

Я развернулся и поволок Дельфина к морю. Дотащил до берега, бросил и потребовал: