Сага об Ингваре Путешественнике. Текст, перевод, комментарий

Скандинавские христианские представления о сакральной функции рек, однако, могли в значительной мере включать в себя – в переработанном виде – и элементы языческих представлений. При всей сложности выявления раннего материала в памятниках, записанных церковными клириками в более поздний период, семантический анализ лексики произведений в ряде случаев дает интересные примеры. Так, древнеисландское слово þióð-á (букв. «народа река» > «великая река»), изученное Т. В. Топоровой на материале группы поэтических памятников, обладает ясными мифопоэтическими коннотациями. В них, как показывает исследовательница, «выделяется общая синтагма “великие реки падают” (þióðár falla); в качестве денотата выступают бушующие потоки (букв. “водопады”), причем в обоих случаях на первый план выступают два момента – их локализация не в мире людей или у великанов и ассоциация с магическими силами» (Топорова 1999. С. 98). В одном же случае – в строфе из «Речей Гримнира» – объединены мотивы великой реки и иного мира (Топорова 1999. С. 98). Сама собой напрашивается аналогия с «Сагой об Ингваре»: большая река, вытекающая с востока, из христианского мира, ведет к «концу света» – миру нехристианскому. На пути туда находится Гелиополь, где господствуют язычники, магические силы которых губят отряд Ингвара.

Мне представляется вероятным, что в саге происходит переосмысление реального историко-географического материала: рассказ об имевшем место плавании Ингвара по восточноевропейской реке переводится в область символического отображения путешествия героев из мира христиан в мир людей и существ, не приобщившихся еще к правой вере. Отголосками реалий, запечатленных в устных сказаниях о походе, являются упоминания о начале плавания и, возможно, приблизительное указание на регион, где оно завершилось, – Средиземноморье. Некоторые детали описаний, такие, например, как рассказ о преодолении порогов на реке, также могли входить в состав источника, лежащего в основе «Саги об Ингваре». В то же время ясно, что использованный автором саги прием «обезличения» повествования, когда сюжет лишается историко-географических примет, свидетельствует о стремлении автора перевести свой рассказ из области конкретики в сферу обобщенных, граничащих с символическими, явлений.

Таким образом, несогласованность указанных в саге целей похода Ингвара может быть объяснена тем, что автор, положив в основу сюжета своего произведения устные сказания о походе Ингвара, подверг их переработке.

Что же касается истинной цели викингских походов на восток, и в частности похода Ингвара, мы можем, очевидно, доверять свидетельству рунических надписей, в одной из которых сказано: «они уехали далеко за золотом», т. е. в поисках богатства (Мельникова 2001а. С. 305. Б-III.5.8).

Э. Брате заметил, что реально поход Ингвара мог быть инспирирован самим Ярославом Мудрым, не нуждавшимся более в отряде скандинавских наемников и стремившимся избавиться от него (Brate 1925. S. 74).

⁵⁹Он дал возможность епископу освятить для него боевой топор и кремни (Hann liet biskup uigia sier boliarn ok tinnu). – Е. А. Мельникова полагает, что «приглашение епископа и совершение торжественных обрядов в связи с началом похода может указывать на официальный характер последнего и косвенно свидетельствовать о его государственной значимости» (Мельникова 1976. С. 79). В саге, однако, не упоминается о том, что епископ был специально приглашен для этой цели. Представляется более вероятным, что со времени введения христианства в Скандинавских странах ритуал освящения оружия воинов, уходивших в поход, стал нормой, сменив языческую традицию определять судьбу предприятия с помощью жребия либо совместившись с нею (см. коммент. 121). Поскольку речь идет об отъезде отряда Ингвара из Руси, можно полагать, что в этом случае скандинавская традиция была перенесена на русскую почву.