Сага об Ингваре Путешественнике. Текст, перевод, комментарий

Мне представляется, что имеется достаточно оснований для сближения сообщений двух источников – «Саги об Ингваре» и «Повести временных лет» – о встрече войска с противником, применившим «греческий огонь». Народное предание о поражении войска Игоря в походе на Константинополь 941 г., очевидно, было широко распространено и бытовало на Руси, а затем было занесено в Скандинавию. С течением времени устная традиция в Северной Европе, основываясь на идентичности имен героев – русского князя Игоря и скандинава Ингвара, свела разновременные сказания об одноименных персонажах в один цикл и приурочила их к середине XI в., времени похода Ингвара в Восточную Европу. Возможно, впечатления о «греческом огне», которые вполне могли сгладиться за время, прошедшее с 941 года, вновь всколыхнули события 1043 г. Хотя ни русские, ни византийские авторы не упоминают об использовании этого военного приема в описаниях сражения русской дружины с византийским войском во время похода на Константинополь 1043 года, восточные источники свидетельствуют (Vernadsky 1953. P. 51), что часть русского войска была сожжена византийцами. Их информация, считает Е. А. Мельникова, позволяет допустить, что «описание саги может быть заимствовано из рассказов участников похода Ингвара» (Мельникова 1976. С. 85). Если принять точку зрения Мельниковой о том, что часть отряда Ингвара, возглавлявшаяся Вальдимаром/Владимиром – сыном Ярослава Мудрого, проследовала к Константинополю, то сказания об Ингваре действительно могли пополниться свежей информацией в результате этого события.

На упомянутых у Саксона Грамматика огнеметных судах эстов использовалась смесь иного, чем у византийцев, состава (Saxo: Christiansen. Vol. II. P. 616; Vol. III. P. 914. Note 50).

⁹⁹Но как только Ингвар слышит шум раздуваемых мехов, стрелял он освященным огнем и разбил тот дьявольский народ с помощью Господа, так что не осталось ничего, кроме пепла. – Метод атаки и уничтожения судов противника при помощи зажженных стрел был известен в Средние века. Однако, комментируя этот эпизод саги, Х. Эллис Дэвидсон считает маловероятным как то, чтобы шведский отряд, внезапно атакованный противником, в XI в. имел под рукой подобные стрелы, так и то, чтобы на Волге языческий флот, оснащенный «греческим огнем», мог бы ждать приближения отряда Ингвара (Ellis Davidson 1976. P. 277). Замечания исследовательницы, без сомнения, справедливы, ведь из текста следует, что об этом оружии Ингвар только что узнал из объяснений Юльва. Второе ее замечание – о невозможности столкновения с язычниками, применяющими «жидкий огонь», на Волге – является дополнительным аргументом против отождествления «большой реки», по которой плыл Ингвар, с Волгой. Однако не это мне представляется наиболее существенным в данном фрагменте. Важно то, что автор саги здесь, как и в ряде других эпизодов своего произведения, считает, что любое дьявольское изобретение может быть побеждено с помощью оружия, освященного во имя Бога.

Нужно отметить, что это описание могло быть вставлено в текст только в христианское время. Дело не в том, какими деталями оформлен сюжет – это и воззвание к Богу, и использование стрел, зажженных с помощью предметов, специально освященных на всякий непредвиденный случай и хранящихся в освященной трутнице. Дело еще и в перемене мировоззрения. В более ранний период для борьбы с пиратами или викингами применялись другие средства и методы. Автор, описывающий такое сражение в XI в., мог бы использовать любое из художественных средств, известных по сагам, и обратиться, например, к ниду – особому хулительному стиху. Поэзия в Исландии всегда почиталась как божественное искусство. Скальды высоко ценились не только в Исландии, но и повсюду в Скандинавии. Считалось, что тайная сила скальдов была им дарована богом Одином. Люди верили, что с помощью своих стихов они могли осуществить очень многое: заговорить и отправить обратно в море блуждающие льды, воздействовать на вулкан и прекратить извержение. Своим словом они могли убить животное, наносящее урон людям, а также привлечь к берегам стаи рыб и морских животных, обеспечив тем самым хороший улов и охоту (Almqvist 1965. S. 16–17), или помочь справиться с викингами. Если бы этот эпизод восходил к народной традиции, он, без сомнения, был бы оформлен иначе. Введение в него христианских элементов указывает на его обработку в клерикальной среде.