Сахара и Сахель

Было бы глубоким заблуждением полагать, что все на Востоке назидательно. Арабскому народу присуще смешение чудесных фантазий и абсурдной реальности, сдержанности и вульгарности, изящества и грубости, что существенно затрудняет задачу точного определения его характера. Общей формулы явно недостаточно, необходимы нюансы. Любуешься народом и тут же ловишь себя на том, что заблуждаешься: характер расы противоречив, природная тонкость ума не соответствует грубому воспитанию. Араб обладает возвышенной душой. Ни у одного цивилизованного народа нет этого драгоценного дара. Мы можем поэтому, не опасаясь противоречить самим себе, думать об арабах диаметрально противоположное в зависимости от того, проникаем ли мы в сферу духа или наблюдаем за повседневной жизнью.

Раз в неделю, по пятницам, толпы алжирских женщин направляются на кладбище, чтобы почтить память усопших. Но поминовение — не более чем предлог для общения. В Алжире собираются на кладбищах, как в Константинополе у Пресных источников. Это лишь увеселительная загородная прогулка с позволения мужей для замужних женщин, составляющих, у меня есть основания так думать, меньшинство. Впрочем, свидание происходит чуть ли не каждый день, редко после полудня кладбище Сид Абд аль-Кадир не оживляется болтовней и смехом. Здесь не только беседуют, но и едят, устроившись на могилах, расстелив хаик вместо скатерти. Надгробный камень служит и стулом, и столом, за которым, расположившись небольшими группками, лакомятся печеностями и яйцами с сахаром и шафраном. Неудобные большие покрывала развеваются, развешанные на кактусах, — поблизости ни одного любопытного. Только сейчас можно разглядеть обычно скрытые от глаз туалеты. Украшения порой просто великолепны. Женщинам предоставилась возможность извлечь на свет содержимое сундуков, выставить напоказ роскошные уборы, усыпать себя — шею, руки, пальцы, ступни, корсаж и пояс, волосы — драгоценностями, необычно ярко подкрасить брови и подвести глаза, вылить на себя изрядную порцию резких духов. Кто может поведать, друг мой, о том, что происходит в короткие часы свободы в обществе женщин, ускользнувших от строгостей замкнутого жилища? Кому ведомо, как они злословят, сплетничают, ведут пересуды, осуждают нескромность слуг, задумывают интриги и готовят маленькие заговоры. Кто знает, о чем они говорят? Здесь представительницы слабого пола чувствуют себя свободнее, чем в банях. Единственные свидетели и доверенные лица спят у их ног под землей. Я довольно часто любуюсь издали этими сценами, спрятавшись в тенистом укромном уголке, который служит мне наблюдательным пунктом. Я все вижу, но не слышу ничего, кроме общего невнятного бормотания с отдельными гортанными или пронзительными нотами, щебета большой стаи неугомонных птиц. С приближением вечера ряды отдыхающих редеют. Омнибусы, ожидающие наготове неподалеку от кладбища, подобно нашим фиакрам у увеселительных заведений, набиваются светскими богомолками и направляются в Алжир. Погребенные обретают покой лишь с наступлением ночи.

Чуть поодаль от кладбища, если идти по дороге, находится кафе под платанами, которое повсеместно превозносится и частенько изображается живописцами. Ты уже знаком не менее чем с десятком картин, что избавляет меня от необходимости писать еще одну. Место действительно очень хорошо. Кафе напоминает собор с низкими галереями, изысканными небольшими арками, приземистыми опорами у подножия гигантских великолепных платанов, поражающих своей высотой, стройностью, размахом ветвей. За кафе, как бы продолжая его стены, находится арабский фонтан в виде изгибающейся стены с зазубренным верхом — кирпичная кладка расчерчивает ее в полоску, — с желобом и примитивными, постоянно журчащими кранами. Все облупилось от времени, пришло в упадок, выжжено солнцем, покрыто зеленой плесенью, но создает приятный цветовой колорит, вызывающий в памяти палитру Декана[70]

. Длинная лестница из низких, широких ступеней, выложенных кирпичом и оправленных очищенным от мха камнем, ведет по пологому склону от дороги к водопойному желобу. По ней звонко трусят стада осликов, лениво поднимаются вереницы верблюдов, вытянув к воде длинные щетинистые шеи движением, которое может показаться как безобразным, так и прекрасным в зависимости от вашей способности восприятия окружающего. Прямо перед нами обрамленная печальными акациями дверная решетка с пилястрами во французском стиле ведет на аллею все еще цветущих роз Ботанического сада. Иногда я посещаю чудесный цветник, но не стану его описывать. Во-первых, я не ботаник, а, во-вторых, изучаю только истинно арабские реалии.

Того же дня, вечер