Сахара и Сахель

Я завершаю свой день под сенью деревьев, разглядывая элегантные турецкие домики, во множестве разбросанные по склонам холмов. Они проглядывают сквозь листву на небольшом расстоянии друг от друга. Растительность так плотно обступила их, что кажется, при каждом разбит парк. Все выстроены в живописных уголках, на уступах заросших склонов, и все смотрят на море. Вскарабкавшись на вершину огромного амфитеатра, составленного равномерно чередующимися террасами, можно получить представление о величественном и чудесном виде, открывающемся обитателям прелестных домиков. Сегодня все они, без исключения, принадлежат европейцам. Значительная часть таинственности, которая их обволакивала, рассеялась, исчезло и очарование. Сама архитектура утратила свой смысл в применении к европейским привычкам. Остается оценивать строения но привлекательности внешнего вида и изучать их лишь как грациозные памятники изгнанной цивилизации.

Эти жилища сотворил духовный и поэтичный народ. Возникает впечатление, что они привиделись в грезах строителям, возводившим стены. Этот народ умел создавать тюрьмы, которые были местом услад, заточать женщин в прозрачные, но непроницаемые для посторонних взглядов монастыри. Днем цитадель связывалась с внешним миром множеством «окошечек», затворницы наслаждались садом, увитым жасмином и виноградной лозой. Ночью им принадлежали террасы. Возможно ли придумать более изощренное место заточения, где с такой предусмотрительностью заботились бы о развлечениях пленниц? Так, старательно затворенные дома, по существу, не имеют ограды. Природа настойчиво проникает внутрь, расширяя свои владения. Вершины деревьев касаются окон: протянув руку, можно сорвать листья и цветы. Дома обволакивает благоухание апельсинов, аромат наполняет замкнутое пространство.

Сады напоминают изящные игрушки, созданные искусным мастером и предназначенные для забавы арабской женщины — удивительного создания; ее жизнь — растянутое во времени детство. Маленькие аллеи посыпаны песком, рядом небольшие мраморные плиты с выдолбленными желобками, по которым змеится вода, вычерчивая ежесекундно меняющиеся арабески. Купальни — еще одно пристанище праздности — порождение фантазии романтичного и ревнивого мужа. Представь просторный бассейн, заполненный водой не более чем на полметра, облицованный великолепным белым мрамором, открывающийся на чистый горизонт. Ни одно дерево не достигает небесной ванны, откуда взору сидящей купальщицы открываются небо и море, а ее видят лишь пролетающие птицы.

Наш брат не может постичь таинства подобного бытия. Мы наслаждаемся сельской природой, гуляя по ее просторам, а в дома возвращаемся, чтобы уединиться. Отшельническая жизнь у распахнутого окна, неподвижность перед бескрайними просторами, роскошество внутреннего убранства, мягкость климата, неспешное течение времени, праздные привычки и наступающее со всех сторон удивительное небо, пронизанная солнцем земля, море, уходящее вдаль, насколько хватает глаз, — все это должно поощрять причудливые мечтания, изменять привычное русло жизненных сил, добавлять нечто неизъяснимое к болезненному чувству, которое испытывает затворник. Так, в глубине восхитительных тюрем зарождался сонм сладострастных фантазий, едва ли доступных нашему воображению. Впрочем, друг мой, не ошибаюсь ли я, приписывая слишком литературные переживания тем, кто никогда их не знал?

Мустафа, конец декабря

Последняя ночь прошла под аккомпанемент собачьего лая. Вокруг царило необычайное возбуждение, и думаю, что в окрестностях не нашлось ни одного бродячего или посаженного на цепь пса, чей голос не достиг моих ушей. Влажность, неподвижный и звучный ночной воздух позволили мне рассчитать по постепенному угасанию шумов, что самые слабые звуки доносились с расстояния более лье.

Сначала я встревожился, решил, что пожар, но не приметил ни малейшего огонька ни на земле, ни в бухте. Несмотря на нескончаемое тявканье и визг, все спало в глубоком покое под мирным взглядом звезд. Собаки лаяли, отвечая друг другу, по свойственной им привычке, лишь потому, что где-то их собрат подал голос. На псарне пробили тревогу, и беспокойство побежало по цепочке. Очень может быть, что в тихие ночи долгий лай разносится по другую сторону Сахеля и переходит эхом от хижины к хижине, от деревни к деревне, затихая на равнинных просторах.