Сахара и Сахель

Все вокруг сразу же неузнаваемо изменилось. Алжир виделся бесцветным амфитеатром, турецкие дома побелели, как полотно, утратили привычную форму, расставшись с тенью, море приобрело мертвенно-бледный оттенок, а рощи Сахеля — тускло-зеленый. Воздух еще не остыл, но уже чувствовались порывы влажного ветра. Одновременно в деревнях и на фермах задымились грубы, будто последовал общий призыв: немедленно приступить к приготовлениям к зиме. Разлетевшиеся по равнине голуби парами возвращались в голубятни. В смятении сбегались куры. Зато гуси целыми выводками торопливо покидали птичий двор, а домашние утки радостно хлопали крыльями, приветствуя дождь, но их кряканье на берегу высохших водоемов не предвещало ничего хорошего. Дрозды — первые посланники зимы — с веселым щебетом перелетали с дерева на дерево и предусмотрительно устраивались на ночь в густой лесной поросли, хотя солнце еще не ушло за горизонт. Стаи скворцов с лугов слетались стройными легионами к подножию холмов в поисках укрытия.

Лето действительно кончалось. Оно угасало смиренно под тусклым и кротким небосводом, без гроз, но с благотворными ливнями. Не прощание ли это уходящего времени года? А может быть, первый подарок зимы, пожелавшей отпраздновать свой приход добрыми деяниями?

Того же дня, одиннадцать часов вечера

Проливной дождь. Ветер слабый, но дует прямо с запада — дурной знак в это время года. Море волнуется. Я слышу, как оно ворчит безлунной и беззвездной ночью, на него давят тучи, а дождевые потоки еще более поднимают его уровень. Слышен скорее глухой ропот, чем беспокойное движение волн. Впечатление такое, будто морские глубины взбаламучены грозой, которая восходит из зияющей бездны. Безмолвная равнина кажется вымершей или уснувшей свинцовым сном. Огни повсюду давно погашены, даже в той части пригорода, что видна из моего окна. Прощай, голубое небо, прощай, солнце! Прощай, все, что казалось вечным и неизменным!

13 января

Дождь продолжает лить. Ветер усиливается с каждым часом, стремясь достигнуть наивысшей зимней ноты, глубоко вспахивает воды бухты. Береговая линия исчезает в бурунах и обозначается лишь белыми вихрями водной пыли. Горизонт сужается под напором нарастающего шквала, затягивается почти непроницаемой пеленой, словно туго натянутым занавесом. Пустынная, как и море, равнина затоплена; ведь земля, которую неожиданное орошение застало врасплох, не успевает впитывать воду, и та бежит по дорогам, превратившимся в ручьи, или стоит озерами на лугах. Хамма теперь сплошное болото. Тени вспугнутых птиц пересекают грязно-серое небо. Они не в силах справиться с ветром, долго держаться на лету и падают, словно замертво, в ближайший куст. Оливы вызывают жалость, дождь придал им удивительное сходство с деревьями Севера, чью чахлую листву рвет в клочья хлесткий ледяной ветер. Движение, видимо, повсеместно приостановилось, на дороге — ни души. Каждый ждет, что буря утихнет и позволит вернуться к привычным делам, но, может быть, унылая пора более решительно проявит суровый характер.

Я заглянул в сад, превратившийся в крохотный пруд, затем на птичий двор. Пес спит в конуре, лошади — на подстилках, нежно воркуют голуби, спрятавшиеся в глубине своего обиталища. Я вновь увидел соседа, г-на Адама, на пороге полуразвалившейся лачуги. Цыплята, выскользнувшие из курятника, утешались тем, что торопливо склевывали зерна, забытые на подоконнике. Г-н Адам курил немецкую трубку. Он с грустью ожидает окончания дождя и своего изгнания. Я затворил все двери и окна и разжег большой огонь, растопив очаг благовонной древесиной, чтобы отпраздновать наступление нового сезона.

Я удобно устраиваюсь, будто и не покидал Францию, вытянув ноги к огню. Мое удивление переменам, происшедшим за последние сутки, безмерно, должно быть, расплатой за живое удовольствие явится скука. Впрочем, заключение, а иначе и нельзя назвать мое положение, продлится ровно столько, сколько пожелает затворник, — пока не навалится груз одиночества.

18 января

Уже пять дней я наблюдаю нечто не столь опасное, но такое же безысходное, как потоп: черное небо, черные воды; день угасает, не успев разгореться; слышится монотонный и усыпляющий, словно тишина, шум бесконечного дождя, потоки которого изливаются в болото; грохочут мощные водопады, низвергающиеся в море. Прошлой ночью раздалось ворчанье громовых раскатов, я едва уловил его среди царящего грохота. Ставни, не готовые к подобному штурму, грозили разлететься в щепки при каждом новом порыве ветра, стекла прогибались, едва не разбиваясь; весь дом сотрясался, словно вырванное с корнем дерево. Оглушителен рев накатывающихся волн, и поистине страшная картина предстает взору, когда удается разглядеть море.

Конец января