Сахара и Сахель

Солнце не появляется, небо мрачно, тусклые печальные тона обезобразили прекрасную страну, одетую в листву, невзирая на зиму. Счастливый край, единственным естественным выражением на лике которого является улыбка! Ветер не утихает, хмурое море по-прежнему волнуется, испуская раздраженные вздохи.

Знаешь ли ты, что отягощает душу в мрачной картине хаотично нагроможденных деталей: хлещущего дождя, мятущихся потоков, брызжущей пены, плывущих облаков? Невозможность обрести равновесие и бесконечное наблюдение за размытыми предметами, возникающими перед глазами, колеблющимися, мутнеющими, подверженными постоянной качке. Взгляду не за что зацепиться, он не находит опоры в поисках отдохновения. Расплывчатое пространство, неясная перспектива, неуловимые формы. На поверхности земли ни одного неподвижного предмета, на море ни одной устойчивой линии — ни волн, ни облаков над ним, каждый штрих искажается, едва наметившись. До сих пор я не испытывал подобных мук.

Если пытка продлится, я покину Мустафу. Невыносимо взирать на море, лишившееся покоя. В ожидании перемен к лучшему я избегаю зрительных впечатлений, стараюсь не прислушиваться, делаю все возможное, чтобы не думать о разъярившейся стихии. Я работаю и утешаюсь светлыми красками, застывшими формами и четкими линиями. В освещении привлекает меня вовсе не радостное оживление, я восторгаюсь точностью, которую оно придает контурам. Самым прекрасным из атрибутов величия является, по-моему, неподвижность. Иначе говоря, я склонен любить лишь долговечное и дарю страстью только предметы, застывшие в неподвижности.

4 февраля

Не знаю, ушла ли зима, но погода стоит восхитительная.

Пейзаж преобразился, равнина вновь зазеленела. Я, стало быть, незаслуженно оговорил зиму, которая свидетельствует о своей благотворности. Источники наполнились, поля ожили, деревья налились соком, и земные вены на год насытились влагой благодаря обилию пролившихся дождей. Даже самые скудные участки могут сравниться плодородием с заливными лугами, заброшенные песчаные равнины поросли тучными травами. Повсюду царит изобилие. Бескрайние просторы, окрасившиеся в цвета надежды, уходят вдаль от деревень, ферм и больших дорог, от стен Алжира до Кабильских гор, где скопились запасы снега на период первого зноя. Злаковые исчезли среди однородной степной растительности, пшеница станет теперь различимой, только налившись желтизной. Ипподром, отдыхающий от кавалерийских маневров, превратился в выпас для овец. Зацвел миндаль. Вдоль сырых оврагов домашние верблюды объедают набухшие почки молодого ясеня.

Вешняя страна словно ждала ласкового денька, чтобы воскресить безупречную гармонию с климатом. Весна здесь никогда не уходит надолго. Меняется ветер — меняется время года. Стоит усилиться северному ветру, и зима, пролетев над морем, наступит в несколько часов. Ветер стихает, и жаркое дыхание Сахары приносит в считанные минуты новое время года. Сегодня ветер столь слаб, что едва клонит струйки легчайшего дыма, но уже первый вздох позволяет догадаться, откуда он и что предвещает. Он приносит ранние весенние новости, и позволю себе утверждение, что последняя былинка с наступлением дня оповещена о назревающих переменах.

Я воспользовался короткой передышкой милосердной стихии — возможно, она долго не продлится, — чтобы совершить прогулку, словно больной на пути к выздоровлению. Не имея конкретной цели, я вышел наудачу на ближайшую дорогу и побрел медленно и осторожно, словно хворый, к которому возвращается здоровье, заново с удивлением и тихой радостью открывая прелести жизни. Самые простые вещи вызывают неописуемый восторг. Но важнейшим событием дня явилась хорошая погода. Знакомы ли тебе, любезный друг, последствия непредсказуемых изменений показаний барометра? Приходилось ли тебе замечать, до какой степени этот инструмент руководит нами? Может быть, вся наша жизнь зависит от таинственных сил, действию которых мы подчинены, не признавая этого и не пытаясь определить их природу. Может быть, судьба каждого из нас хранит печальные секреты, о которых мы не склонны говорить из боязни исповедоваться в нашем раболепстве и унизить перед стихией человеческую душу, считающую себя свободной. После долгого заточения, месяца пребывания наедине с собственной тенью, малейшее душевное потрясение становится приключением, само впечатление вырастает до события. Не удивляйся, если я дошел до того, что трепет волнения ощущаю как новое, доселе неведомое удовольствие!