Сахарная пудра была горька, как её счастливая жизнь (СИ)

Став уже совсем взрослой, вместо Сонечки в соседней комнате уже жила Софья Андреевна, которая совсем не на странность решила пойти по маминым стопам медицины. Тут и класс с уклоном в медицинскую специальность появился, и множество соответствующей литературы на полках, и ещё большее количество вопросов. Только нет, Соня как раз таки была не из тех зубрил, что 24/7 что-то учат. Каждый день уже как пол года 11 класса у подъезда ждал юного медика высокий юноша. Провожал домой, и целовал на прощание тоже он, только вот незадача - за одной партой не сидел-на год старше учился уже на первом курсе мединститута. Наверное, эти двое были слишком похожи, чтобы не найти друг друга. Оба по уши в мечтах о высоком, безответные романтики и, как бы не было странно, дети врачей. Для обоих эта была «та самая» любовь, о которой пишут в книжках, которую ставят на пик пирамиды земли, но все таки немного отличалась - была выше и чище этого. Он замечал в ней совсем что-то внеземное, манящее и притягивающее, как магнит, а она часов не наблюдала, начиная спорить о верности теории Дарвина.

В мире таких пар было две, и обе сейчас находились в уютных объятьях друг друга, будто бы ничего другого и нет на свете.

Упругие кольца локонов совсем небрежно рассыпались по пуховой подушке в молочной наволочке, а где-то чуть ниже налитая от счастья грудь своим жаром упиралась в тело такого же горячего мужчины.

Так приятно ей было ощущать его рядом, что даже слов подобрать к таким чувствам было выше человеческого разума русского языка. В этот момент, кажется, мечта о тех самых тенях в миг стала воплощаться в реальность вместе с этим сияющим небом, только дела до него ей сейчас совсем не было. Она старалась не шевелиться, даже дышать через раз, ощущая легкое покалывание и распирание изнутри ребер, диафрагмы, таза - все тело будто хотело разорваться от нахлынувшего потока чувств, и все они пытались излиться наружу одним махом.

Мужская грудь тяжело колебалась, то заставляя ее задержать дыхание и на миг чуть ли не разорваться на мелкие части, то выдохнуть все без остатка, усмиряя пыл и приходя в себя. Только последнее ей явно не грозило. Одеколон, которого она так давно не ощущала близко настолько… Да никогда она не была к нему так близко, как сейчас; ни к кому в жизни она так близка не была черт возьми. Как к запретному плоду райского сада они вдвоём добирались чёртову дюжину бесконечных лет. Наконец вкусив его, и, как и предполагалось, попав на землю, в ад людской, но вот для них он адом больше не был - никогда этот мир не был для них адом, потому что одно лишь присутствие друг друга делало свет луны по ночам ярче.

Под ласковым гнетом горячего воздуха, наполненного диффузией их тел, она потихоньку пыталась понять, когда она наконец увидела в нем того, кого столько лет хотела ощущать рядом. И быстро мысли ее довели до того самого злополучного дня, когда без всяких надежд Брагин с того света голыми руками вытаскивал молодое тело. Наверное, именно тогда он нанерочно задел вместе с сердцем и душу.

Да, вспоминать сейчас о тех днях в больничной реанимации совсем не хочется. За столько лет слишком много усилий было приложено, чтобы забыть этот белый потолок, и пищание кардиографа, и бесконечную боль в сердце. Только его улыбчивое лицо, пытавшееся настроить парализованного человека на что-то позитивное: оно было лучшим за те несколько месяцев больничного заточения. Только, все равно, это было что-то другое, не такое близкое, не настолько родное и душевное.

А вот тот рассвет… точно. Его спящая голова, в синяках от усталости лицо, чуть потрухивающиеся кисти рук… да, это было именно то. И его голос следом в комбинации с отсутствием постоянной боли.

Это все было именно тем. Именно тот его улыбающийся рот, нежный голос и строгие наставления; именно те его первые слова и новый рассвет в моей жизни, каким я его никогда не видела. Он был единственным с того дня, кто знал меня так глубоко, кто прикасался к моему сердцу, кто своими руками боролся за то, чего отрицала я сама.

Глаза, полные размазанной от влажности туши, совсем медленно потянулись вверх по блестящему торсу. Взгляд задевал все: и широкую грудь, и жилистую шею, и выступающий кадык, и те колючие щетинки, и нос с короткой горбинкой, и глаза, наполненные каким-то по-странному счастливыми ощущениями.

-Олег,- с губ, опухших от таких сладких поцелуев спустя огромное время их полного отсутствия, медленно слилось мужское имя грудным женским контральто, чуть подсипшим и уставшим, но даже в этом была замечена пригоршна нечеловеческого счастья.

Мужское мычание сопроводило тёплую ладонь в пути от округлых бёдер до самой талии, выстраивая маршрут через каждый позвонок ее хрупкого тела.

-Я не знаю, что я такого сделала в прошлой жизни, что сейчас все ещё нахожусь здесь.