Салихат

Джамалутдин часто отлучается по делам. Правда, бывают месяцы, когда он никуда не уезжает, и сам принимает гостей, иной раз они и на ночь остаются, и тогда нам прибавляется лишней работы. Я настолько к этому привыкла, что научилась заранее чувствовать день, когда Джамалутдин вернется. Ему я об этом не говорю, но к такому дню стараюсь одеться нарядней и приготовить одно из любимых блюд мужа. Мои предчувствия всегда сбываются, и так радостно видеть удивление Джамалутдина, когда я приношу ему, уставшему с дороги, любимые кушанья.

В это трудно поверить, но за время, что мы женаты, муж ни разу не разгневался на меня по-настоящему. Бывало, что я чувствовала вину за небольшие проступки и сразу сама просила прощения. Джамалутдин сдержан со мной и не показывает нежных чувств, хотя они, я теперь уверена, у него есть. Мужчине не пристало выражать привязанность к женщине, иначе его будут считать слабым. Я чувствую любовь Джамалутдина, когда смотрю в его глаза, когда он обнимает меня в постели, оставаясь в спальне до предрассветного намаза. Я перестала бояться, что муж может сделать со мной плохое, и покойная Зехра больше не стоит между нами, как вначале. С рождением второго сына мое положение только укрепилось. Даже Расима-апа уже не приказывает, а просит помочь. Теперь свою злобу она вымещает на Агабаджи, ведь Загид относится к жене с нескрываемым презрением, а Джамалутдин не вмешивается в домашний уклад, оставляя его целиком за Расимой-апа.

Только однажды между мной и Джамалутдином вышло что-то вроде ссоры. Случилось это несколько месяцев назад, сразу после пятнадцатилетия Мустафы. Младший сын Джамалутдина в тот день попросил у него позволения учиться в религиозной школе района. Тогда я впервые за много месяцев услышала, как муж повысил голос на кого-то из домашних. Он кричал на бедного Мустафу, угрожая страшными вещами, вплоть до немедленной женитьбы на соседской Ширванат-дурочке, если тот еще раз заговорит о чем-то подобном. Кончилось тем, что Джамалутдин отослал сына прочь, велев несколько дней не попадаться ему на глаза, и ушел к себе, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда. Расима-апа в испуге раскрыла Коран и стала дрожащим голосом читать вслух, надеясь таким образом успокоить гнев племянника.

Я подумала-подумала, к кому сначала идти, и отправилась к Мустафе, потому что Джамалутдина беспокоить было нельзя. Но поговорить не получилось. Я пыталась как-то утешить Мустафу, а он отворачивался, молчал и всем видом показывал, как хочет, чтобы я ушла, но не смел попросить об этом, ведь я жена его отца. Пришлось уйти ни с чем.

Мустафа из подростка превратился в красивого юношу, широкоплечего и высокого, но своей мягкостью и добротой по-прежнему напоминает ребенка. Джамалутдин и Загид теперь берут его в свои поездки. Возвращаясь, Мустафа закрывается в комнате, а когда выходит, я вижу страдание в его глазах. Не знаю, что именно ему приходится делать в тех поездках, но что бы это ни было, оно не доставляет Мустафе радости. Может, ему и правда лучше пойти по духовному пути? Почему Джамалутдин так упорствует? Почему злится, когда Мустафа просит о таком богоугодном деле? Разве недостаточно одного сына, который ему вместо правой руки?

Я набралась смелости спросить мужа об этом, но ничего хорошего не вышло. Джамалутдин со сдержанной яростью велел мне заниматься ребенком и домашним хозяйством, а в мужские дела не вмешиваться, иначе пожалею о своей дерзости. Он не бил меня и даже не кричал, ведь я ждала Рамаданчика, но мне стало страшно потерять его хорошее отношение ко мне. Поэтому я поспешила уйти, а вечером с замиранием сердца ждала мужа в спальне. Но он не пришел, а на другой день уехал еще до завтрака.

Джамалутдин тогда отсутствовал неделю, и эти дни я места себе не находила, все валилось из рук, не хотелось ни есть, ни спать. Джаббар постоянно капризничал, живот тянуло болью, и я боялась начать рожать прежде времени. Муж еще не успел вернуться, а я дала себе слово, что для спокойствия нашей семьи больше не заговорю с ним о том, что меня не касается. Джамалутдин – мужчина, он главный в доме и знает, что для кого лучше, особенно для его детей. Когда наконец я смогла обнять его после долгой дороги, он все понял по моему лицу и улыбнулся мне. Никакое другое наказание я не усвоила бы лучше, чем то, которое Джамалутдин выбрал тогда для меня.

Через три месяца родился Рамаданчик, и все стало хорошо.

Теперь я наслаждаюсь ролью матери двух сыновей. По случаю недавних родов мне не надо по ночам готовить и подавать еду домашним, это делают Расима-апа и Агабаджи, которой пока не удалось забеременеть снова, хотя с рождения Асият прошел целый год. Пост в самом разгаре, и к Джамалутдину несколько раз приезжали родственники из дальних сел. Сейчас, в начале октября, уже нет такой изнуряющей жары, как летом, хотя дни стоят очень теплые, и дождей совсем нет.