Читаем Саломея. Образ роковой женщины, которой не было полностью

Исторически Иоанн Креститель был пророком, мучеником и предвестником Христа. Подобно Иоанну, Малларме стал провозвестником нового стиля в поэзии, нового поэтического языка и новой поэтической философии; подобно воззваниям Иоанна, идеи Малларме были поняты и приняты лишь немногими. Однако Малларме знал, что время его придет и что проповедуемые им идеи найдут последователей, которые назовут Малларме своим учителем – как это произошло с Иоанном.

Как Иродиада в «Сцене», образ Иоанна в «Гимне…» соединяет в себе поэта и стихотворение в процессе творческого становления, но на другой стадии, чем в «Сцене». В «Гимне…» Малларме выражает свое отношение к стихотворению, когда оно уже завершено и готово начать самостоятельную жизнь: прочтенное и признанное, оно готово вновь слиться с поэтом, образуя гармоническое единство – на сей раз в мире Абсолюта. В «Гимне…» стихотворение Малларме соединяется с голосом поэта, пророчествующего об Абсолюте.

Малларме дает понять эту мысль посредством искусно написанной казни Крестителя, служащей аллегорией отделения стихотворения от поэта. Первая строфа «Гимна…» отмечает время обезглавливания и связь между «Сценой» и «Гимном…».

Застывшее светилоО чуде возвестилоИ кануло на дноРаскалено[179].

В этой строфе мы видим прервавшее свое движение солнце и голову Иоанна Крестителя в момент обезглавливания, происходящего, когда солнце находится в зените и как будто останавливается на мгновение, а затем, раскаленное, снижается. Пир Иоанна Крестителя происходит 24 июня, что очень близко к дате солнцестояния. Этот пир прямо связан с легендой о «любовной истории»[180], согласно которой Саломея была влюблена в Иоанна и потребовала отрубить ему голову за то, что он не ответил ей взаимностью. Такой контекст подразумевает, что Иоанн в поэме лишается головы из‐за встречи с Иродиадой и чувств, которые он в ней пробудил[181]. Так, указывая время казни Иоанна, Малларме устанавливает связь между «любовной историей» Иродиады и обезглавливанием Иоанна или между Иродиадой и Иоанном.

Во второй и третьей строфах «Гимна…» иносказательно изображаются отношения между поэтом и стихотворением. В них говорится следующее:

И тотчас мрак полночныйОкутал позвоночныйОсиротелый столбПод крики толпИ голова взлетелаОтторгнута от тела.Как продолжать однойДозор земной[182].

Образы, использованные в этих строфах, создают картину творческого процесса в тот момент, когда поэт и стихотворение «отсекаются» друг от друга. Голова – это стихотворение, отделенное от тела – целого, прежде объединявшего поэта и его творение. Этот процесс отделения очень болезнен, хотя и необходим. После него стихотворение начнет собственную жизнь, пока снова не встретит поэта и не соединится с ним в Абсолюте.

Гимн в поэме исполняет голова Иоанна Крестителя в момент ее отсечения, которое кладет конец «тысячелетнему спору». Когда тело и голова были целым, между ними не было гармонии, так же как ее нет между поэтом и его стихотворением, когда он его сочиняет. Отрубание головы – вместилища разума и творческого начала – хотя и приносит некоторый покой, но болезненно: как-никак это мучительно, все-таки обезглавливание[183].

* * *

В «Гимне…» Малларме описывает не только отрубание головы Иоанна – стихотворения – от тела, но иносказательно воссоздает процесс признания и посвящения ее/его в таинство Абсолюта. Отрубленная голова взлетает, из ее уст звучит:

Но взор уединенный,Постами опьяненный,С похолодевших плитНе воспаритК незамутненным высям,Где холод независимОт ледниковых зим.Невыразим[184].

Взор Крестителя по-прежнему устремлен ввысь, в обитель вечности и небесного холода, в желании обрести идеал – Абсолют. В конце поэмы голова Иоанна Крестителя поет:

Крещен нездешней славой,Я кланяюсь безглавыйСлуженью, чей заветБессмертья свет[185].

Через обезглавливание, через аллегорическое отделение стихотворения от поэта и последующее явление стихотворения миру – второе крещение – достигается бессмертие: во время пения Крестителя над головой вспыхивает нимб – знак святости и признания, одновременно венчающий и Иоанна, и стихотворение, и поэта.

Для Иоанна Крестителя тело всегда было обузой. Апостол Павел говорит:

<…> но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих.

Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?[186]

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука