Саломея. Образ роковой женщины, которой не было

Эти «незнаемые века» – символ мира, открытого лишь немногим избранным и посвященным, т. н. аристократам духа. Его не помнят профаны вроде Кормилицы, погруженные в банальность жизни с ее повседневными заботами и обыденными устремлениями.

Как поэт, который постоянно борется с ограниченностью земного существования и общепринятыми традиционными формами искусства, Иродиада все время противится Кормилице и порывается бежать от навязываемой ей системы ценностей. Кормилица пытается обольстить принцессу незатейливыми прелестями обыденной жизни так же, как мир соблазняет поэта. Но «жизнь как у всех», в союзе с «простым человеком», неприемлема для принцессы. Она, как и поэт, отвергает эти домогательства и остается верна себе, собственной природе и устремлениям.

В «Прежней увертюре» и в «Сцене» Иродиада – это также образ стихотворения. Создавая эту метафору, Малларме в общих чертах следует гегельянской диалектике тезиса, антитезиса и синтеза, с которой он был явно знаком по литературе, популяризировавшей идеи Гегеля. Например, Шерер в статье «Гегель и гегельянство» объяснял, что гегельянская диалектика тезиса, антитезиса и синтеза основана на диалектическом движении, состоящем из трех стадий[170].

Остин цитирует письмо, в котором Малларме излагает тезис, антитезис и синтез трансформации Красоты на протяжении веков. Он метафорически изображает три стадии, через которые проходит Красота (а значит, и стихотворение), чтобы в конце концов достичь синтеза[171].

Сначала, в «Прежней увертюре», когда Иродиада, как стихотворение, все еще принадлежит «незнаемым векам», она – «Чистая красота» (la Beauté sereine), стихотворение, которое еще не родилось, но уже живет в душе поэта как идея. Это – тезис. Затем, в «Сцене», когда метафорически изображенное стихотворение находится в процессе создания, но все еще не родилось и не отделилось от своего создателя, оно утрачивает состояние своей чистоты и становится «мутной» Красотой – это антитезис. Наконец, в третьей части («Гимне Иоканаана») Красота проходит через синтез и становится совершенной.

* * *

В «Сцене» Иродиада имеет девственную и чистую природу. Неявленность внешнему миру, изумительная красота и постоянное ожидание того, что приведет ее к новой форме существования и освободит от добровольной самоизоляции, делают ее аллегорией стихотворения. Она ждет и одновременно боится выхода в мир. Кормилица спрашивает ее:

Но кому
Вручишь ты этот клад напрасный? Не пойму,
О ком мечтаешь ты, бродя осиротело
В зеркальных комнатах? Нагую роскошь тела
Для бога ты хранишь?

Иродиада отвечает:

Нет, для себя самой!
<…>
Изваянная плоть душе моей чужда,
И только об одном тоскую иногда,
Блуждая в небесах виденьем отрешенным, —
О молоке твоем, в младенчестве вкушенном.
<…>
Да, для себя одной все ярче я цвету.
<…>
Страшна мне девственность, но сладок
Привычный страх <…>.
Я все чего-то жду <…>[172]

.

Подсознательное ожидание «чего-то» (une chose inconnue), возможного перехода от одной формы существования к другой, – символ вызревания произведения искусства. Следующая за созданием произведения стадия – отделение от своего создателя, поэта, чтобы явиться миру.

На буквальном уровне Иродиаду мучит Кормилица – одновременно аллегория мирской жизни и того, кто заботится о принцессе-стихотворении и помогает ей достичь зрелости. Метафорически Иродиада мучается оттого, что, как стихотворение, она находится в процессе рождения и созревания и готовится предстать перед миром и отделиться от создателя. Это пугающий и болезненный процесс.

В позднейшей неоконченной версии «Свадьбы Иродиады» Малларме анализирует встречу Иродиады с Иоанном Крестителем, описываемую как viol occulaire, а также реакцию Иродиады на эту встречу и ее переход от одной формы бытия к другой. Как и все в произведении Малларме, это событие имеет двойной смысл. С одной стороны, это вторжение в тайну Иродиады, то есть изнасилование, по крайней мере с ее точки зрения – вот почему Иродиада желает казни Иоанна. С другой стороны, это посвящение Иродиады в тайну Иоанна Крестителя, что в конечном счете подведет ее к преддверию Абсолюта. Это может произойти только тогда, когда Иоанн Креститель достигнет определенного состояния – вне физического существования.