Он убил их прямо в автомобиле. Грязно, не пытаясь скрыть свой цветок, который заметно подрос и не помещался в узкий рот Кристины. Он не целовал их и пил, прихлебывая, морщась от отвратительного вкуса. Доедать не стал. Так и оставил в машине.
И пошел домой, лишь наскоро очистив лицо Кристины от пятен. Пешком.
К маме и папе.
Мама открыла быстро, словно ждала его. Втащила в прихожую, потом вышла в коридор и посмотрела по сторонам и вниз в шахту лестничных пролетов. Но никого не было. Андрюшка, даже донельзя расстроенный и до безобразия обожравшийся, был аккуратен.
Наверное, мама и правда хотела дочку. Она ни слова ни сказала Андрюшке, лишь подстригла его длинные волосы и покрасила их, отчего те едва не вылезли.
Андрюшка терпел, наслаждаясь короткими легкими прикосновениями к коже головы и воображая, что мама его гладит.
Когда с работы пришел папа, мама уже заказывала на маркетплейсе всякие девчоночьи штучки: платья и юбочки, колготки и лифчики.
В ванную папа не пошел. Вместо этого достал из серванта бутылку дорогого виски и выпил из горлышка.
– Пить от безысходности – очень по́шло, – ехидно заметила мама, заказывая резиночки для волос.
А Андрюшка, почти не дыша, сидел рядом с ней и не находил в себе смелости сказать, что мама подстригла его слишком коротко для таких резиночек. Но разве это было важно?
– Это не безысходность, и я не пью. Я пробую. – Отец прошел к креслу, тюком свалился в него, не отпуская бутылки. – Вы двое вообще в курсе, что детей ищут куда тщательнее, чем взрослых? Отпечатки пальцев, анализ ДНК? Вы слышали об этом?
Мама хмыкнула, а Андрюшка промолчал. У него самого отпечатков пальцев никаких не было, а ДНК он везде оставлял чужую.
Отец отпил еще немного. Потом открыл телефон и сосредоточенно принялся что-то искать.
Андрюшка наслаждался негромким щелканьем клавиатуры. Они были вместе. Все втроем, как одна семья.
– Во, на днях попалось! – Отец оживился и отхлебнул еще немного виски. Интересно, он знает, что алкоголь довольно долго сохраняется в крови и неприятен на вкус? – Муравьиный хищнец! Звучит, да?
Мама снова хмыкнула, не отвечая на вопрос, но отцу этого хватило.
– «Питается внутренностями насекомых, преимущественно муравьями, из трупов которых сооружает себе камуфляж на спине, необходимый для защиты от хищников», – с выражением прочитал он. – Каково, а?.. Во, во, еще мне нравится это: «…могут использовать свой камуфляж, чтобы нападать на нимф термитов. Замаскировавшись, они пробираются в термитники по вентиляционным ходам и прячутся в расщелинах, поджидая жертву». Андрюшка, ты клоп!
Андрюшка только пожал хрупкими плечиками Кристины. Клоп так клоп. Он и правда хотел защититься. И чтобы его любили. Все хотят того же, Андрюшка это точно знал.
Тем вечером набравшийся отец так и уснул в кресле, и Андрюшка долго стоял около него, колеблясь. От отца отвратительно пахло алкоголем, страхом и мочой. Он был противен, но он был его папой.
– Не нужно, сынок. – Мама поняла все, едва вернулась в комнату с пледом, чтобы укрыть отца. – Не сейчас.
Не сейчас. Это Андрюшка понимал. Тело Кристины было очень хрупким, ее кожа оказалась такой тонкой, что он решил больше никогда не становиться девочкой. Андрюшка был достаточно умен, чтобы понимать: ему придется сменить свой камуфляж еще много раз, пока он вырастет и сможет перестать бояться
Чтобы не попасться, он должен знать, что есть место, куда он всегда может вернуться. Его гнездо. Его семья.
Они спрячут.
Папа будет блевать в ванной, а мама – тереть друг о друга ладони и молчать. Но они не выдадут его
А однажды он все-таки убьет их. Обоих.
Не из-за этого страха в их глазах и не из-за опасения, что они его сдадут. Просто Андрюшка
И котенок наконец будет забыт.
Александр Дедов
Стерпится – слюбится
Федор полз по степи. Он утробно хрипел и кашлял, орошая землю брызгами черной крови. Коченеющие пальцы цеплялись за мертвую траву с упрямой слабостью – лишь бы еще хоть на пядь протащить тело по душной пустоши.
– Ой-йею! Ну куда ж ты засобирался, Федор Кузьмич? Глупый человек, тебя же не высмертило еще.
Услышав знакомый голос, Федор дернулся, словно в него выстрелили, прополз еще аршин и замер.
– Василек… – прохрипел Федор, переворачиваясь на спину. – Ты меня в буерак закинь, я там гнить останусь.
Молодой цыган наклонился к Федору, растянув лицо в хищной улыбке. Через расстегнутую рубаху на его курчавой груди ослепительно сверкнул крест, здоровущий – словно с попа сняли.
– Не могу я бросать тебя в буерак, Федор Кузьмич. Смотреть за тобой нужно, работа такая.
– С… Сам немертвый и другим умереть не даешь, с… Собака…