Самарянка

— Это кому как, — быстро выкрутилась Глаша. — Для хороших людей — лекарство, а для таких иродов, как ты — отрава.

— Ну, так выпьем за то, чтобы, как говорится, здоровы все были. И не кашляли! — Петро поднял свой стакан и, не дожидаясь, когда его примеру последуют другие, выпил одним махом.

Выпил и Мишка, принявшись закусывать хрустящим огурцом, накладывая в тарелку маринованных грибочков.

— Чего не пьешь? — обратился Петро к Варфоломею, глядя, как тот что-то внимательно рассматривал в стоящем перед ним стакане.

— Мух много нападало, — он брезгливо поморщился и с отвращением отодвинул от себя стакан.

— Ты что, сдурел? — хохотнул Петро. — Какие мухи? Зима на носу, они все давным-давно сдохли.

— Много мух, много, — пробормотал Варфоломей, — какой ты после этого хозяин, коль в хате полно мух. Ишь, все летают, летают проклятые! А зеленые, зеленые какие! С навоза, видать. Такие только там водятся.

Петро положил ложку на стол и вопросительно уставился сначала на Глашу, а потом на Мишку.

— Что-то я не пойму вас, ребята.

— Да это он так, юморит, — Мишка попытался взглядом намекнуть Петру, что его напарник не совсем обычный человек.

— А, такое дело, — понял его Петро и снова принялся за еду. — Ну что ж, мухи — это не самолеты, не бомбардировщики. Ешь, родимый, не обращай на них внимания.

Они выпили еще немного, доели то, что поставила хозяйка, и хотели уже вставать из-за стола, как Петро удержал Мишку:

— Куда торопиться, давай погомоним немного. С кем, как не с гостями погомонить? Они у нас теперь бывают редко. Да и какие это гости? Вся деревня — родичи. Ходят друг к дружке, как к себе домой. Коты, собаки — все общее. Только дети да жены еще чьи-то. Глядишь, скоро коммунизм во всем будет. Как завещал нам великий Ленин.

Услышав это имя, Глафира цыкнула на Петра и в испуге перекрестилась.

Перекрестился на образа и Варфоломей, вставая из-за стола и собираясь доделывать печку. Глафира хотела забрать бутылку, но Петро остановил ее:

— Мать, мы по чуточку, для поддержания темы.

— Ага, — Глафира не убирала руки, — у тебя по чуточку не получается. А потом такие темы с твоего языка, что всем святым тошно становится. То-то лежишь теперь колодой. С Богом не шути! Не только без ног — без головы останешься!

Но, видимо, почувствовав, что Петро был действительно настроен миролюбиво, оставила на столе бутылку, два стакана и солку с нарезанным хлебом. Петро тут же плеснул в оба стакана.

— Для русской души энто дело и впрямь как эликсир или бальзам какой, — он уважительно посмотрел на бутылку. — Не промочив горла, ни одну песню душевную не споешь, ни одна мысля умная в голову не полезет.

— Да-да, — иронично ответила ему Глаша с кухни, — особенно в твою.

— Что они понимают, бабы? — Петро в задумчивости взял стакан. — Расскажи-ка лучше, монашек, как жизнь, что нового?

— Да не монах я никакой, дядька Петро, — полушепотом ответил Мишка, — что вы заладили, ей-богу!

— А коль не монах, то что забыл в той богадельне? Правды какой шукаешь аль от правды тикаешь?

«Прилип, как банный лист», — подумал с досадой Мишка, будучи не рад тому, что остался за столом, когда Варфоломей уже занимался делом. Не зная, что ответить и желая перевести разговор на другую тему, он предложил:

— Давай, дядька Петро, просто выпьем, а то мне дело пора делать.

— А за что пить-то будем? — он чокнулся краем своего стакана о Мишкин. — У нас «просто» не пьют. Иначе пьяницей стать можно. За здоровье пили, за дела ваши хорошие тоже подняли. Ну, предлагай, коль подняли.

Мишка немного подумал и решил закончить это застолье:

— А за мир во всем мире. За это мы не пили. Выпьем — и пойдем. Добро?

Он тоже чокнулся о стакан Петра и выпил. Самогонка, которую сварила Глафира, была крепкой, градусов шестьдесят, не меньше. Петро тоже выпил и коснулся руки Мишки:

— Как ты сказал: «Выпьем — и пойдем»? Нет, выпьем — и снова нальем.

И плеснул в стаканы.

— За мир — это ты хорошо сказал, — Петро опять стал задумчивым. — Слыхал такую песню: «Хотят ли русские войны»? Там дальше так: «Спросите вы у тишины». А я вот не у тишины, а у тебя хочу об этом спросить. Вы же, монахи, все про все знаете. К вам все за советом, за ответом едут. Вот и скажи мне: хотят ли русские войны?

И пристально посмотрел Мишке в глаза. Тот спокойно выдержал этот взгляд.

— Ты сам ведь русский? — тихо спросил Петро и сам ответил:

— Русак, по глазам вижу. Чьих-то будешь?

— Издалека, — Мишке не хотелось ввязываться в долгий разговор с начинавшим хмелеть Петром.

Тот грустно усмехнулся:

— Не хочешь разговаривать со мной… Оно и впрямь: чего с пьянью безногой говорить?

Он опять пристально посмотрел Мишке в глаза, и в этом взгляде Мишка вдруг ощутил желание Петра найти ответ на какой-то мучавший, терзавший его вопрос.

— Дядька Петро, — смутившись от этого пронзительного взгляда, Мишка заерзал на стуле, — я, как и вы, деревенский. «Хотят ли войны»? «Не хотят ли»? Мое дело маленькое. Сказали воевать — значит, пойдем воевать.

— А сказали пить — будем пить. А сказали бить — будем бить. Так?