Самгук саги Т.2. Летописи Когурё. Летописи Пэкче

Когда Дао-цзун, босой, направился к [императорскому] знамени и стал просить [пощады] за вину, император сказал: «За свое преступление ты достоин смерти, но, принимая во внимание, что циньский Му-[гун], взявший [на службу] Мэн Мина, [поступил] лучше, чем циньский [император] У-ди, казнивший Ван Хуэя[401], а также учитывая [твои] заслуги во взятии крепостей Кэмо (Гайму) и Ляодун, я прощаю тебя особой милостью». Ввиду того что в Ляодуне (левобережье Ляо) рано наступают холода, засыхают травы и замерзают реки и поэтому трудно будет долго держать [здесь] солдат и коней, а продовольствие скоро иссякнет, император приказал повернуть войска [назад]. Прежде всего подняли (сняли с насиженных мест) население двух областей — Ляочжоу и Кайчжоу — и переправили через реку Ляо. Затем устроили смотр войск и вывели их из-под стен Анси. Из крепости следили [за происходящим], затаив дыхание, но не выходили. Начальник крепости (сонджу) поднялся на стену и поклонился [императору] в знак прощания, а император за стойкую оборону передал /594/ 100 кусков шелка, поощряя его за [верное] служение своему государю. [Император] приказал [Ли] Шицзи и Дао-цзуну из 40 тысяч пеших и конных воинов [составить] арьергард.

По прибытии в крепость Ляодун стали переправляться через реку Ляо, но берега Ляо были такими топкими, что не могли пройти ни повозки, ни лошади. [Император] повелел Уцзи взять 10 тысяч человек, чтобы резали траву и застилали дорогу, а там, где было глубоко, возводили мосты из [затопленных] телег. Сам император, чтобы помочь делу, связывал [снопы] из прутьев с помощью кнутовищ.

Зимой, в десятом месяце, прибыли в Пхогу. Император остановил коня и руководил засыпкой дороги. Когда все войска переправились через реку Пальчха (Боцо), разыгралась снежная буря, воины промокли и замерзли, многие умирали. Тогда [император] повелел разжечь огни вдоль дорог, чтобы осветить их.

Всего [в этой войне] было разрушено 10 [наших] крепостей — Хёнтхо, Хвэнсан, Кэмо, Мами, Ёдон (Ляодун), Пэкам, Писа, Хёпкок, Ынсан, Хухван, а из населения Ляочжоу (Ёджу), Кайчжоу (Кэджу) и Яньчжоу (Амджу) переселено в Срединное государство 70 тысяч человек. С тех пор как Ко Ёнсу сдался в плен, он постоянно испытывал чувство [бессильной] злобы и тоски и однажды так сильно [занемог], что умер. [Ко] Хеджин в конце концов поехал в Чанъань. В трех крупных сражениях — при Синсоне, Конане и Чупхильсане (Чжуби) — и наша армия, и танские войска понесли огромные потери убитыми[402]. Император глубоко раскаивался /595/ в том, что предпринял этот безуспешный поход, и восклицал: «Если бы был [жив] Вэй Чжэн, он не дал бы мне пойти [в этот поход]!»

Рассуждение [историографа Ким Бусика]

Танский Тай-цзун по мудрости и просвещенности не имел себе равных среди государей. По [умению] устранять смуты [его] можно сравнить [только] с [шанским Чэн] Таном и [чжоуским основателем] У-ваном, по силе проникновения — разве с [чжоуским] Чэн-[ваном] и Кан-[ваном], а в управлении войсками ему не было равных в тактической хитрости. Куда он ни направлялся, там исчезали (уничтожались) враги. И лишь при умиротворении восточных [пределов он] потерпел неудачу у Анси, поэтому начальника этой крепости можно назвать непревзойденным героем. Однако история утратила его фамилию и имя[403], так же как, согласно Ян-цзы[404], «история не сохранила имен цинских и луских министров», о чем можно крайне сожалеть.

В пятом году (646 г.)

Весной, во втором месяце, Тай-цзун возвратился в свою столицу и, пригласив Ли Цзина, спросил: «Чем объяснить, что я, располагая огромной армией Поднебесной, не смог сладить с [этой] маленькой варварской страной?» [Ли] Цзин ответил: «Это может объяснить Дао-цзун». Император обратился [к нему], задав [ему этот] вопрос, и тогда Дао-цзун стал подробно рассказывать о том, как он когда находился на горе Чжуби (Чупхильсан), предлагал воспользоваться слабой обороной и взять Пхёнъян. Но император с досадой промолвил: «Тогдашние [дела] запутанные, и я что-то не помню [такого]».

Летом, в пятом месяце, ван и макниджи Кэ/596/гым отправили посла [в Танское государство], чтобы принести извинения и одновременно доставить двух красивых девушек, но император вернул их и сказал послу: «Женская красота — это то, что ценят люди, но из жалости к сердечным мукам девушек, оторванных от своих родных и близких, я не могу принять [их]». Глиняное изображение матери вана Тонмёна в течение трех дней плакало кровавыми слезами.