Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Обстоятельства последних недель жизни императора Александра III неоднократно рассматривались исследователями[118]. Однако при анализе событий, предшествовавших последней в истории самодержавной России передаче верховной власти, до сих пор не уделялось должного внимания оценке их информационного фона – сложного переплетения скупых и предельно обтекаемых формулировок официальных бюллетеней, более или менее правдоподобных допущений и предположений, курсировавших в правительственных верхах, возникавших там тревог и опасений, вызванных недостаточной осведомленностью о состоянии здоровья государя и о том, насколько наследник цесаревич готов в случае крайней необходимости и тем более трагического исхода приступить к исполнению державной миссии, а также слухов и настроений общественности, прежде всего в обеих столицах. Между тем такой фон не просто во многом формировал психологическую атмосферу, в которой завершалось царствование Александра III, но и спровоцировал появление различных неправдоподобных версий, использовавшихся впоследствии для дискредитации самодержавия и распространения о нем заведомо порочащих мнений. Поэтому максимально возможная реконструкция подобного информационного фона крайне необходима для изучения истории власти как непосредственно осенью 1894 г., так и в более позднее время, когда актуализировались различные мифы, связанные с обстоятельствами вступления на престол Николая II.

Александр III скончался от тяжелого заболевания почек[119]. Его здоровье стало резко ухудшаться в начале августа[120], но первое официальное сообщение о состоянии царя появилось в «Правительственном вестнике» только спустя полтора месяца – 17 сентября.

Между тем слухи о том, что с императором происходит что-то неладное, стали появляться уже на рубеже августа и сентября. Соответствующие записи имеются в дневнике архитектора Н. В. Султанова. Он был достаточно информированным лицом благодаря близким отношениям с Шереметевым и заказам от высокопоставленных лиц. Султанова лично знал и государь, утвердивший именно его проект собора Петра и Павла возле Ольгиного пруда в Петергофе. Первую тревожную запись архитектор сделал 1 сентября, когда Александр III находился еще в Беловеже на традиционной осенней охоте, а его недуг проявлялся уже довольно заметно (в тот день наследник Николай Александрович посетовал в дневнике: «Папа не обедал с нами из-за принятого лекарства»[121]). Султанов поделился тем, о чем, похоже, узнал впервые: «Сегодня я услышал из достоверного источника очень тяжелую весть: пронеси, Господи, великое народное горе!»[122]. Архитектор в это время находился в Москве, туда же из Беловежа 25 августа выехал лечивший царя врач Захарьин: об этом сообщается в дневнике наследника[123]. Не исключено, что «достоверным источником» стал для Султанова либо сам Захарьин, либо кто-то, кому царский врач поведал о болезни своего державного пациента.

7 сентября о поразившем императора недуге сделала запись в своем дневнике хозяйка известного великосветского столичного салона А. В. Богданович, жена генерала Е. В. Богдановича. Она сообщила историю, которая не подтверждается другими источниками, что государь якобы на охоте в Беловеже принимал холодную ванну и это привело к резкому ухудшению его состояния[124]. 14 сентября в царскую охотничью резиденцию в Сиале, куда из Беловежа переехала императорская семья, прибыл немецкий врач Лейден[125]. А 19 сентября Богданович, реагируя на официальное сообщение «Правительственного вестника» от 17 сентября, написала о приезде Лейдена и о поставленном царю диагнозе – нефрит. Генеральша также сообщала, что Лейден – как раз специалист по почечным заболеваниям, причем рекомендовали его тесть вел. кн. Константина Константиновича принц Мориц Саксен-Альтенбургский, а также германский посол в Петербурге Бернгард фон Вердер[126].