Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

В другой пропагандистской оппозиционной брошюре, изданной в Лондоне через несколько лет после смерти Александра III, тема его «политического завещания» была преподнесена в неожиданном виде. По словам анонимного автора, умиравший император лично занимался редактированием манифеста о восшествии на престол его сына, который и был обнародован 20 октября[110].

Еще через несколько лет эта версия получила дальнейшее развитие в памфлете В. П. Обнинского «Последний самодержец». Автор утверждал, что цесаревич «одно время упорно отказывался от престола», следующий по старшинству сын Александра III, Георгий, сам был «уже умирающим», младший Михаил еще по возрасту не мог претендовать на трон, а регентство при нем брата Владимира совсем «не улыбалось отходившему в вечность царю». Поэтому официальному наследнику все же «пришлось не только согласиться, но и подписать при жизни отца манифест о своем вступлении на престол»[111].

Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что «политического завещания» не было и в форме утверждения Александром III текста первого документа, с которым должен был выступить его наследник уже в качестве государя. Нет оснований считать, что «политическое завещание» могло иметь место в виде неких обещаний, которые цесаревич якобы дал покидавшему этот свет отцу.

Однако именно такая картина изложена в пропагандистской брошюре, изданной в Петрограде в 1918 г. В ней приводилась небылица о том, что перед смертью Александра III якобы был составлен план передать престол не законному наследнику, который был «безбожником, свободомыслящим, безнравственным и пренебрегающим <…> делом жизни своего отца», а его «малолетнему» брату Георгию при регентстве его матери, Марии Федоровны, причем больше всех ратовал за такой план Победоносцев. Однако в итоге уже в Ливадии императрица «помирила отца с сыном». Николай и Мария Федоровна «долгое время» провели у одра умиравшего императора. «О чем шла речь, осталось неизвестным, кроме факта, что Александр III примирился с сыном лишь под условием, что тот даст клятву во внутренней и внешней политике пребывать верным традициям отца» [112]. Странно считать «малолетним» и нуждавшимся в регенте вел. кн. Георгия Александровича, которому в октябре 1894 г. было полных 23 года. И если составители этого издания допустили столь очевидную оплошность, то их остальные домыслы тем более не следует воспринимать серьезно.

Несуразные слухи о престолонаследии распространяли не только противники самодержавия, но и вполне лояльные к власти и к тому же занимавшие значимые государственные должности лица. Чем явственнее становился исход болезни императора, тем более неожиданными оказывались прогнозы о том, кому отойдет власть. Так, Ламздорф зафиксировал в своем дневнике 20 октября, что во второй половине этого дня, но еще до получения известия из Ливадии о смерти Александра III товарищ министра иностранных дел Н. П. Шишкин во всеуслышание говорил в ведомстве «о каком-то движении, которое будто бы готовится в войсках», которые намерены принести присягу «скорее» брату императора – вел. кн. Владимиру Александровичу, – нежели «столь малоизвестному» наследнику. Причем сын Шишкина, бывший морским офицером, отмечал наличие «подобных же настроений» в Кронштадте «среди его товарищей». И уже от себя Шишкин комментировал такой слух, допуская, что, возможно, кронштадтские офицеры предполагают поддержать другого брата государя – вел. кн. Алексея Александровича[113]. Если такое позволяли себе высокопоставленные фигуры, то что говорить о явных недоброжелателях.

Естественно, что на фоне подобных слухов, окружавших кончину императора и восшествие на престол его сына, могло возникнуть и предположение о существовании «политического завещания» Александра III. Буквально сразу после воцарения Николая II стали толковать о некоем послании, оставленном Александром III старшему сыну. Так, А. А. Савельев, бывший на момент описываемых им событий председателем Нижегородской уездной земской управы и кандидатом в предводители дворянства Нижегородского уезда, участвовавший в этом качестве в похоронах скончавшегося императора и пробывший в столице несколько дней в ноябре 1894 г., сохранил в воспоминаниях один любопытный факт. По его словам, в те дни в Петербурге рассказывали, будто Александр III запечатал пакет, который велел раскрыть по прошествии не менее полутора месяцев после его смерти. Содержание этого пакета ни для кого не было известным. Об этом говорил, в частности, Д. Б. Нейдгардт, «сослуживец» по Преображенскому полку молодого государя в бытность его наследником. До Савельева доходил и другой слух (приведенный выше), что покойный царь еще при жизни написал манифест о вступлении старшего сына Николая на престол[114].