Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Официально о болезни царя было заявлено, как отмечалось выше, в «Правительственном вестнике» 17 сентября. В сообщении указывался диагноз – нефрит[127] – и говорилось, что по рекомендации Захарьина и Лейдена император будет временно находиться в Ливадии, так как ему требуется «теплый климат»[128]. Это сообщение уже само по себе свидетельствовало о том, что положение государя тяжелое (в противном случае не было бы никакой необходимости информировать общественность), а его лаконизм заставлял выискивать между строк что-то недосказанное. Именно так на публикацию «Правительственного вестника» в день ее выхода отреагировал Султанов. Он снова не скрыл волнения: «С запада (Спала, где на тот момент был царь, находилась на территории Царства Польского. -Д. А.) опять худые вести: пронеси, Господи, грозу!» Взволнованное состояние сохранилось у архитектора и на следующий день: «С “юга” вести очень грустные!»[129]. Между тем 18 сентября императорская семья только выехала из Спалы в Крым и добралась до Ливадии – на «юг», откуда докатывались «очень грустные» новости, – 21 сентября[130]. Возможно, в крымской резиденции у Султанова был свой информатор, который ожидал прибытия государя, уже зная о состоянии его здоровья.

22 сентября архитектор встречался с другом – художником П. В. Жуковским, сыном поэта В. А. Жуковского, работавшим вместе с Султановым над памятником Александру II (открытым в Московском Кремле в 1898 г.), и тоже весьма осведомленным человеком. Автор дневника теперь уже со слов друга зафиксировал, что «с юга» новости «очень тревожные»[131]. Не исключено, что это известие представляло собой впечатление ливадийского информатора, полученное от внешности императора, которого он увидел накануне. По свидетельству очевидцев, встречавших Александра III в Крыму 21 сентября, выглядел он чрезвычайно болезненно. Об этом, в частности, как отмечалось выше, писал в своих воспоминаниях Джунковский.

Предположение, что новость, сообщенная Султанову Жуковским, могла быть результатом чьего-то личного впечатления от внешнего вида прибывшего в Крым царя, имеет и косвенное подтверждение. Подобные кулуарные сведения из Ливадии обычно достигали столицы через сутки. Например, 23 сентября Султанов записал в дневнике, что «с юга» новости «лучше»[132], а из дневника наследника известно (об этом также упоминалось выше), что днем раньше император был «бодрее» и даже ездил в коляске в Ореанду[133].

Естественно, новости об Александре III интересовали, прежде всего и главным образом, из-за возможных последствий его болезни для функционирования власти. Эта проблема больше всего беспокоила и создавала благоприятную почву для разных домыслов, особенно на фоне самых худших предположений, которые сразу же стали казаться наиболее вероятными. Директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД А. Н. Мосолов писал в воспоминаниях, что уже 22 сентября в Ялте Черевин намекал ему на неблагоприятный исход болезни[134]. А Богданович в тот же день записала в дневнике, что царь «угасает», «развязка неминуема», а пока он жив, наследник будет в столице руководить некоей «Верховной комиссией»[135]. Эта версия абсолютно не соответствовала действительности: наследник тоже находился в Крыму, возложения на него каких-то чрезвычайных полномочий вообще не предполагалось, и он по-прежнему не занимался государственными делами, тем более в первые дни пребывания в Ливадии, о чем говорилось выше.