Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

По-видимому, Ванновский был не единственным из министров, кто пытался в те дни достучаться до Ливадии. Однако, вероятно, среди представителей высшей бюрократии были и такие, кто довольствовался слухами или даже сам участвовал в их распространении. К примеру, 16 октября Воронцов-Дашков прочитал Шереметеву письмо своего помощника на правах товарища министра императорского двора В. Б. Фредерикса, который информировал начальника «о тревожных и неточных слухах, распространяемых министрами»[148]. От министров не отставали в этом отношении и некоторые лица из ближайшего окружения императора. 13 октября Богданович сообщила в дневнике, что обер-гофмаршал двора П. К. Бенкендорф связывал болезнь государя с тем, что его кто-то отравил[149].

Ниже будет показано, что из-за ухудшавшегося состояния здоровья Александра III все решения в Ливадии принимались императрицей и министром императорского двора, причем отношения между ними были явно непростыми. Сохранился уникальный документ – записка Воронцова-Дашкова к Марии Федоровне, написанная 9 октября, то есть за день до встречи в Ливадии принцессы Алисы Гессенской. В этой записке министр императорского двора задавал государыне вопросы о том, какими должны быть церемониальные действия по прибытии невесты наследника. В записке после каждого вопроса между строк и на полях приводится ответ – карандашом и, очевидно, рукой царицы. «Диалог» ведется на французском языке. То есть несмотря на присутствие обоих в Ливадии, глава дворцового ведомства почему-то решил задать эти вопросы письменно. Правда, подобная манера общения может свидетельствовать не только о напряженных отношениях между ними, но и о том, что графу просто потребовались зафиксированные суждения императрицы по этим важнейшим вопросам придворного этикета. К тому же письменное обращение к Марии Федоровне вряд ли было вызвано ее труднодоступностью для одного из ключевых правительственных чиновников. Воронцов-Дашков и в те дни был вхож в императорскую семью: свою записку он начинал словами, что обращается к государыне, так как не хочет тревожить государя.

Первый вопрос Воронцова-Дашкова был о последовательности действий Алисы Гессенской сразу после ее прибытия в ливадийскую резиденцию. Министр спрашивал, отправится ли принцесса сразу в церковь, где протопресвитер Иоанн Янышев провозгласит ей приветственное многолетие. После первой половины вопроса – станет ли церковь первым местом, которое посетит невеста цесаревича, – написан ответ императрицы: «[Сначала] к нам (в императорские покои. – Д. Л.), затем в церковь». А после упоминания о многолетии государыня односложно заметила: «Да».

Следующий вопрос касался мужской и женской частей свиты императрицы. Министр интересовался, где всем этим людям находиться при встрече Алисы Гессенской и где им ей представиться. Мария Федоровна ответила на него: «Да, в полном парадном облачении рядом с церковью».

Записка завершается еще одним вопросом графа и ответом на него царицы. Воронцов-Дашков выяснял, не будет ли у государя какого-либо другого приказания ему по поводу возможных дел, не отмеченных в двух предыдущих вопросах. На это Мария Федоровна и ответила приведенными выше словами, что император себя чувствует «лучше», что он «провел день хорошо», «идет на поправку и вполне в духе»[150].

Приведенный документ наглядно показывает, как сложно и громоздко разбирались в Ливадии даже в общем-то технические вопросы. Неудивительно поэтому, что более сложные проблемы при невозможности первого лица участвовать в их рассмотрении не имели шансов стать решенными. Это видно хотя бы на примере неспособности окружения Александра III ускорить переход прибывшей в Ливадию Алисы Гессенской в православие. Шереметев, находившийся в те дни в Крыму и регулярно посещавший царскую резиденцию, подробно осветил в дневнике разворачивавшуюся вокруг этого вопроса историю.