Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Кстати, на этот раз в бюллетене, опубликованном в «Правительственном вестнике», тоже имелось некоторое непринципиальное расхождение с черновиком из камер-фурьерского журнала, в котором вместо «деятельности сердца» говорилось о «сердечной деятельности»[173]. Замена не выглядит опечаткой, и вряд ли в редакции газеты могли пойти на такую редактуру без согласования с Ливадией. Поэтому не исключено, что сделанное исправление было призвано усилить общий благоприятный фон клинической картины путем подобной «субстантивации». Или же кто-то заметил ненужную двусмысленность, происходящую от возможных толкований прилагательного «сердечный». В воскресенье утренний и вечерний бюллетени свидетельствовали о сохранении прежней клинической картины, разве что аппетит был назван не «хорошим», как накануне, а «удовлетворительным»[174]

.

«Бюллетени лучше – надежда крепнет», – комментировал Султанов 16 октября медицинские сводки последних дней[175].

В целом позитивное настроение сохранялось и в утреннем понедельничном бюллетене: в нем констатировалось наличие аппетита (но в то же время и сохранение отеков), сообщалось и о сокращении времени сна. А вот вечерний бюллетень представлял уже совершенно другую ситуацию: пропал аппетит, появилась слабость, и началось кровохарканье[176]

. (Победоносцев в тот же день сообщил в дневнике о «грустных вестях» из Ливадии [177].) Султанов отреагировал, назвав эти бюллетени «опять тревожными» и подчеркнув, что «нехорошие» известия пошли прямо «с утра»[178]

. В последнем архитектор явно ошибся (наверное, от волнения): разница между утренним и вечерним бюллетенями была заметной.

Утренний и вечерний бюллетени от 18 октября свидетельствовали о стремительном ухудшении состояния императора: он чувствовал «большую слабость», у него практически исчез аппетит, а отеки ног «значительно увеличились», кровохарканье усилилось, а дыхание стало затруднительным, из чего врачи сделали заключение о симптомах воспаления левого легкого, температура поднялась почти до 38 градусов, больного знобило, пульс упал. При этом кризис шел по нарастающей: вечерний бюллетень оставлял более тяжкое впечатление, нежели утренний. Однако именно утренний завершался словами: «Положение опасное», – а в вечернем просто перечислялись симптомы[179]. «Приговор в бюллетене», – заключил по поводу какого-то из них в дневнике Победоносцев[180]

.

В дневнике Султанова за этот день имеются две записи о новостях из Ливадии, и по ним можно судить о том, насколько оперативно вывешивались бюллетени. Первая запись: «Телеграмма очень тревожная! Помилуй, Господи!»[181]. Можно предположить, что она была сделана после прочтения утреннего бюллетеня, в котором говорилось, что «положение опасное». Однако в данном случае архитектор имел в виду вчерашний вечерний бюллетень – тот самый, где впервые было сказано о кровохарканье. Видимо, накануне вечером Султанов по какой-то причине не смог поехать к думской башне, или же вечерний бюллетень, свидетельствовавший о резком ухудшении состояния Александра III, не решились вывесить сразу, а дотянули на всякий случай допоздна, и автор дневника смог ознакомиться с ним только утром на следующий день. Такой вывод можно сделать из следующей заметки архитектора за 18 октября. Он сообщил, что около пяти вечера ему принесли «последний бюллетень» с Невского проспекта, на который он отреагировал крайне экзальтированно: «Ужас! По-видимому – конец! Помилуй, Господи!»[182]. Султанов имел в виду утренний бюллетень с фразой «положение опасное», потому что вечерний бюллетень был составлен только в десять вечера. Похоже, что в последние дни жизни Александра III информация о его состоянии обнародовалась менее оперативно, чем прежде.