Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Последняя интерполяция, занесенная в дневник еще великой княжной, находится в записи за 8 ноября. Она следует прямо после записи императора за этот день, и можно допустить, что и появилась в дневнике сразу или вскоре после того, как Николай II зафиксировал свои мысли о прожитом дне. Более того, складывается впечатление, что великая княжна как будто подхватывала мысль, на которой останавливался Николай II. Император сетовал по поводу обилия иностранных гостей, приехавших в Петербург на похороны: «Двое из принцев уже уехали, скорее бы вынесло прочь и остальных. Легче работать, когда нет чужих под боком, которых присутствие только увеличивает лежащее на мне бремя!» Великая княжна на это отвечала: «Милый ангел, Бог благословит тебя. Моя любовь к тебе еще сильнее и глубже, мой самый дорогой, душка. Я не могу выразить словами, какие чувства я к тебе испытываю, но ты, любимый, знаешь о сочувствии той, которая совсем недавно пережила такую же скорбь и осталась без матери[278]. Но мы не потеряли своих самых близких, они ушли вперед и ждут нас. Утешение в том, чтобы стараться жить и поступать так, как бы они того желали, и идти по их следам. Они подле нас, я в этом уверена, и глубоко любят нас. У тебя много обязанностей, к тому же тяжких, пусть Господь даст тебе силы вынести все и исполнить их. Пусть с Божьего благословения скоро станет твоей женушкой та, которая разделит с тобой все – и радость, и печаль»[279].

И наконец, первая вставка, сделанная уже «женушкой», появляется через 15 страниц, в записи за 25 ноября. Похоже, она тоже занесена в дневник после того, как Николай II завершил описание прожитого дня. Она идет сразу после длинной черты, которую император обычно ставил после каждой своей записи. Причем чувствуется, что императрица не была ограничена местом – на момент написания интерполяции ниже ее оставалось пустое пространство. И как предыдущая вставка, фраза Александры Федоровны подхватывала мысль, на которой остановился Николай II. Император и императрица в это время жили в Царском Селе – впервые вместе после венчания. «Словами не описать, что за блаженство – жизнь вдвоем в таком хорошем месте, как Царское!» – восклицал император. «Твоя женушка обожает тебя», – отвечала ему императрица[280]. Открывалась новая страница их яркой трагичной жизни…

Чтобы понять причину появления в дневнике этих экзальтированных и в то же время душевно напряженных и духовно сосредоточенных интерполяций, превратившихся впоследствии в потребность, следует вспомнить, что было всего лишь чуть более года назад. 8 ноября 1893 г. принцесса Гессенская написала цесаревичу пространное письмо. В нем она категорически отвергла саму возможность вступления в брак с Николаем по причине, которая прежде никогда не останавливала ее предшественниц – инославных невест русских наследников. Алиса ни за что не хотела принимать православие: «.. я считаю грехом менять веру, в которой меня воспитали и которой принадлежу сейчас. Я никогда не смогла бы обрести душевный покой и потому никогда не смогла бы быть тебе настоящим спутником жизни, призванным помогать тебе во всем», – честно признавалась принцесса.

Цесаревич ответил почти через полтора месяца. Чувствовалось, что он слабо верил в то, что Алиса изменит свое решение[281], но все-таки замечал: «Я полагаюсь на милосердие Божие; может быть, это Его воля, чтобы мы оба, особенно ты, так долго страдали – может быть, проведя нас через все горести и испытания, Он выведет мою милую на тот путь, о котором я ежедневно молюсь!» Принцесса оставалась непреклонной практически до самой помолвки. Еще за три недели до 8 апреля она жестко отвечала сестре цесаревича Ксении, которая, очевидно, попыталась ее уговорить изменить свое решение: «.. что в этом хорошего, просто жестоко повторять, что я гублю его жизнь – что же делать, если для того, чтобы он был счастлив, я должна погрешить против своей совести. Все это тяжело, и нехорошо снова начинать разговор об этом»[282].

На этом фоне складывается впечатление, что помолвка 8 апреля в Кобурге стала действительно чудом, на которое надеялся цесаревич и о котором писал в процитированном выше письме. Казалось, в этот день рухнула плотина, до того удерживавшая мощный поток чувств, хлынувших после этого на цесаревича и устремившихся в виде интерполяций на страницы его дневника.

Глава 4 Первые кадровые решения нового императора – отставка и назначение министра путей сообщения