Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Через четыре дня после этого события Богданович указала на лицо, которое, по слухам (как будет показано ниже – соответствовавшим действительности), непосредственно подтолкнуло императора к окончательному решению судьбы Кривошеина. Этим лицом оказался государственный контролер Филиппов, который 14 декабря представил Николаю II доклад с фактами злоупотреблений министра путей сообщения[317]. Мещерский в воспоминаниях выставил этот поступок Филиппова в неблаговидном свете. Издатель «Гражданина» уверял, что государственный контролер якобы мстил Кривошеину за «чересчур абсолютное неухаживание за ним, которое называл игнорированием его личности». Глава МПС недальновидно не придавал значения «даже самым нужным приемам дипломатии». Министр игнорировал увещания Мещерского оказывать знаки внимания жене Филиппова, а также жене «другого министра» и в результате был съеден государственным контролером при поддержке того самого неназванного министра [318].

После доклада Филиппова император тут же поручил управляющему Собственной его императорского величества канцелярией К. К. Ренненкампфу уведомить Кривошеина об отставке[319]. 17 декабря Победоносцев в письме к Сергею Александровичу назвал Филиппова и его доклад о махинациях Кривошеина «орудием кризиса», то есть скандала вокруг отставки министра путей сообщения[320].

Современники по-разному изложили важнейшую процедурную деталь отставки: было ли министру предоставлено право самому ходатайствовать об освобождении от должности или же он просто был поставлен в известность о том, что более не является главой МПС. По словам Куломзина, Ренненкампф вручил Кривошеину «увольнение от должности без прошения»[321]. А. Н. Мосолов сообщил, что министра сняли «по прошению»[322]. Однако все без исключения наблюдатели отметили еще один нюанс этого скандального события: одновременно с отставкой министр был лишен и придворного чина гофмейстера. Служивший на момент описываемых событий в Государственном контроле Ф. И. Фейгин подчеркнул в воспоминаниях, что Кривошеин получил отставку «с таким позором, как никогда не был удаляем ни один русский министр» [323].

Антураж отставки – от выбора для миссии Ренненкампфа чрезвычайно значимой для Кривошеина даты до одновременного с удалением из МПС демонстративного разжалования из придворного чина, – несомненно, изначально был рассчитан на максимальный пропагандистский эффект. По-видимому, молодой император своим первым кадровым решением стремился продемонстрировать обществу и главным образом сановной и чиновничьей иерархии, что не следует надеяться на ослабление свойственного его отцу стиля руководства, послать им своего рода метку, что никакого облегчения после перемены верховной власти не будет и что с каждого, кого уличат в должностных преступлениях, будет спрошено сполна. Кандидатура Кривошеина для такого показательного дела была во всех отношениях удобна. Коррумпированность министра, а также его моральный облик и манера обращения с подчиненными ни для кого, в том числе для первых лиц, не являлись секретом. Куломзин в воспоминаниях привел высказывание Николая II в адрес Кривошеина, сделанное накануне отставки министра путей сообщения: «Он уже шесть месяцев, как у нас с отцом был на замечании»[324]. Отправляя Кривошеина в отставку, император как будто просто доводил до завершения задуманное отцом – аналогичным образом выглядело его решение по поводу строительства порта именно в Мурмане.

Но если вспомнить, как высокопоставленные чиновники боялись покойного государя, то прозрачный намек его сына должен был стать для них предельно понятным. Большей острастке способствовал и казуистически точный расчет момента отставки – в день тезоименитства министра, 14 декабря, на мученика Аполлония Антинойского.

К тому же в этот день в министерской резиденции произошло освящение домовой церкви, и в самый разгар торжественного приема, устроенного Кривошеиным по такому случаю чинам его ведомства, хозяин получил высочайшее уведомление подать прошение об отставке и одновременно узнал о лишении придворного чина гофмейстера. Однако при таком раскладе тем более оказывались значимыми формально-юридические обоснования увольнения министра. Что же конкретно вменялось в вину «ростовскому Кречинскому»?

Куломзин в воспоминаниях сообщил о дознании, проводившемся в отношении Кривошеина секретным образом летом 1894 г. следователем по особо важным делам. Тогда была собрана информация по двум фактам. Во-первых, о покупке главой Министерства путей сообщения местечка Шклов. Во-вторых, о действиях Кривошеина по поставке шпал из принадлежавшего министру леса для казенной железной дороги.